Работник не может создать ничего без природы, без чувственного, внешнего мира. Это тот материал, на котором проявляется его труд, в котором он действенен, из которого и посредством которого он производит.
Поискав еще немного, она прочитала из «Капитала»:
Весь прогресс капиталистического земледелия заключается в совершенствовании искусства не только обкрадывать работника, но и саму землю.
Мне было очевидно, что эти слова сегодня более актуальны, чем во времена Маркса. Хендерсон согласилась и заметила, что, хотя Маркс не подчеркивал экологических аспектов, его подход мог быть использован для прогнозирования экологической эксплуатации при капитализме. «Конечно, – улыбнулась она, – если бы марксисты честно посмотрели на экологическую ситуацию, они были бы вынуждены признать, что социалистическое общество также не преуспело в этой области. Их экологические проблемы ослаблены более низким уровнем потребления, который они, тем не менее, стараются поднять».
Здесь мы вступили в живую дискуссию о различиях между экологическим и социальным активизмом. «Экологические знания – очень тонкая материя, их трудно положить в основу массового движения, – отмечала Хендерсон. – Секвойи или киты не дают революционного толчка для изменения человеческих институтов». Она предположила, что, может быть, поэтому марксисты так долго игнорировали «экологического Маркса». «Тонкости органичного мышления Маркса неудобны для большинства социальных активистов, которые предпочитают объединяться вокруг более простых идей», – заключила она и после некоторого молчания печально добавила: – «Может быть, поэтому Маркс в конце своей жизни провозгласил: «Я не марксист».
Мы с Хейзл оба устали от этой длинной и насыщенной беседы и, так как время приближалось к обеду, вышли прогуляться на свежий воздух. Наша прогулка закончилась в местном диетическом ресторане. Ни один из нас не был расположен к длинному разговору, но, после того как мы возвратились в дом Хендерсон и устроились в ее гостиной за чашечкой чая, наша беседа опять вернулась к экономике.
Обозревая базовые концепции классической экономики – такие, как научная объективность, автоматическое балансирующее воздействие спроса и предложения, «невидимая рука» Адама Смита и т. д., – я удивлялся тому, как все это можно совместить с активным вмешательством наших правительственных экономистов в национальную экономику.
– Это невозможно, – быстро ответила Хендерсон. – Идеальный объективный наблюдатель был выброшен за борт после Великой депрессии не без помощи Джона Мейнарда Кейнса, который, безусловно, был самым значительным экономистом нашего столетия. Она пояснила, что Кейнс приспособил так называемые неоклассические методы свободного ценообразования к нуждам целенаправленного вмешательства со стороны правительства. Он утверждал, что состояния экономического равновесия являются лишь специальными случаями, исключениями, в отличие от законов реального мира. Согласно Кейнсу, наиболее характерной особенностью национальных экономик являются колеблющиеся циклы экономической активности.
– Это, должно быть, явилось радикальным шагом, – предположил я.
– Действительно, – согласилась Хендерсон. – Кейнсианская экономическая теория оказала определяющее влияние на современную экономическую мысль. – Она объяснила, что для того, чтобы оправдать необходимость вмешательства со стороны правительства, Кейнс сдвинул акцент от микроуровня к макроуровню – экономическим параметрам вроде национального дохода, общего уровня безработицы и т. д. Установив упрощенные взаимосвязи между этими параметрами, он сумел показать, что они восприимчивы к кратковременным воздействиям, которые могут быть оказаны посредством соответствующей политики.
– И это то, что пытаются осуществить правительственные экономисты?
– Да. Кейнсианская модель была тщательно внедрена в основные направления экономической мысли. Сегодня большинство экономистов пытаются «настроить» экономику, применяя кеинсианские меры, заключающиеся в печатании денег, повышении или понижении нормы прибыли, налогов и т. п.
– Итак, классическая экономическая теория забыта?
– Нет. Знаете, это забавно. Экономическое мышление сегодня в значительной степени шизофренично. Классическую теорию уже почти поставили с ног на голову. Экономисты, независимо от убеждений, сами определяют циклы деловой активности посредством своей политики и прогнозов. Потребители насильно делаются безвольными вкладчиками, а рынок управляется правительственными и муниципальными акциями, в то время как неоклассические теоретики все еще говорят о «невидимой руке».