В то время, в январе 1979 года, я еще не видел пути решения этих серьезных проблем. Я продолжал заниматься синтезом своей концептуальной структуры, учитывая ее непоследовательность и надеясь, что со временем смогу разработать такую кибернетическую модель здоровья, которая включала бы психологические и социальные измерения. Действительно, эта достаточно неприятная ситуация изменилась в корне год спустя, когда я познакомился с теорией самоорганизующихся систем, разработанной Пригожиным, и связал ее с бэйтсоновской концепцией разума. В результате продолжительных дискуссий с Эрихом Янчем, Грегори Бэйтсоном и Бобом Ливингстоном я наконец смог сформулировать системный взгляд на жизнь, который содержал все преимущества моей предыдущей кибернетической модели, в то же время включая в свой состав революционный синтез разума, материи и жизни, предложенный Бэйтсоном.
Теперь все стало на свои места. От Пригожина и Янча я узнал, что живые, самоорганизующиеся системы обладают не только способностью поддерживать себя в состоянии динамического равновесия, но и проявляют противоположную, дополнительную способность к самотрансценденции, способность созидательно превосходить свои границы и генерировать новые структуры и новые формы организации. Применение этого подхода к феномену лечения убедило меня в том, что исцеляющие силы, присущие каждому живому организму, могут действовать в двух различных направлениях. После нарушения организм в большей или меньшей степени может вернуться в свое прежнее состояние вследствие различных процессов самосохранения. Примерами этого феномена служат те минимальные недомогания, которые являются частью нашей повседневной жизни и от которых мы обычно излечиваемся сами. С другой стороны, организм может охватить процесс самотрансформации и выхода за собственные границы, включающий стадии кризиса и перехода, приводящие совершенно к иному состоянию равновесия.
Я был чрезвычайно взволнован этим новым пониманием, и мое волнение усилилось, когда я понял, как правильно использовать бэйтсоновскую концепцию разума в моем системном взгляде на здоровье. Вслед за Янчем я позаимствовал у Бэйтсона его определение психического процесса как движущей силы самоорганизации. Согласно Бэйтсону, это означает, что организующая активность живой системы – это психическая активность, и все ее взаимодействия с окружающей средой имеют психический характер. Я понял, что это новая революционная концепция разума впервые преодолела ньютоно-картезианские рамки. Разум и жизнь неразрывно соединились, причем разум – или точнее психический процесс – признается имманентным всей материи на всех уровнях жизни.
Бэйтсоновская концепция разума придала моему системному подходу к здоровью глубину и всесторонность, которых ей не доставало раньше. До этого мне было ясно, что заболевание и исцеление являются интегральными составляющими самоорганизации организма. Теперь с огромным волнением я осознал, что процессы заболевания и исцеления в значительной степени представляют собой психические процессы, так как самоорганизация сама по себе психична. Из-за того что психическая активность является многоуровневой системой процессов, причем большинство из них протекают в сфере подсознания, мы не всегда в полной мере осознаем то, как мы входим в болезнь и выходим из нее. Но это никоим образом не влияет на тот факт, что заболевание по своей сути является психическим феноменом. Таким образом, мне стало ясно, что все нарушения в организме имеют психосоматическую природу в том смысле, что они включают постоянное взаимодействие разума и тела при своем зарождении, развитии и лечении.
Новый системный взгляд на здоровье и заболевание дал мне надежную структуру для разработки действительно холистического подхода к здравоохранению. Как я надеялся, теперь я мог представить связный и объемлющий проект, интегрировав в нем все свои заметки по раковой терапии Саймонтона, китайской медицине, стрессу, связи между медициной и здоровьем, социальными и политическими аспектами здравоохранения, профилактической медицине, психическим заболеваниям и психиатрии, семейной терапии, различным терапевтическим методикам и по многим другим вопросам. Когда осенью 1980 года я написал соответствующую главу («Целостность и здоровье») «Поворотного пункта», она была самой обширной среди других глав и моим самым подробным и конкретным исследованием одной из составляющих зарождающейся новой парадигмы.