Словом, Изе нужна была изюминка. Умом, красотой, остроумием и тому подобным Изя был обделен, нужно было что-то, что дало бы ему законное право возвыситься над всеми остальными. Услужливая память подсунула ему его собственную фамилию: «Джхудд» в переводе означает «еврей». Ха! Да он же еврей! А все остальные гои! Даже больше — геи! Пидоры гойные!
Мысль эта так успокоила Изю, что он впервые за свою жизнь заснул со счастливой улыбкой. Мысль была приятной на ощупь, она позволяла улыбаться, смеяться, подражать кавказцам, целоваться при встрече с друзьями и даже шутить с женщинами. Однако за этот туз червей он поплатился очень и очень дорого.
Впереди были экзамены и первый курс…
Итак, наш дорогой Изя легко и непринужденно поступил в институт и даже пытался учиться на тех кафедрах, где преподавателями были евреи. Он подходил к ним с видом заговорщика и заявлял, что он тоже еврей! При этом у него было такое выражение лица, как будто он признавался в тяжком грехе. Преподаватели в панике звонили дяде Вове, который их успокаивал, рассказывая, что у мальчика-де было тяжелое детство. Какое у него было тяжелое детство, мы уже знаем, а вот отрочество у него протекало явно с отклонениями. Семитская идея все больше овладевала его думами. Например, он как-то явился на кафедру биологии в кипе. Когда никто на это внимания не обратил, он начал возмущаться, что его резко дискриминируют по национальному признаку.
— Я имею право носить мою национальную одежду! — громогласным фальцетом заявил он преподавателю биологии.
Диланян, сидевший рядом, от хохота согнулся в три погибели, а милая и уважаемая доцент кафедры биологии недоуменно спросила:
— Что случилось, Изя? Вы заболели? Вам холодно? Когда же это чертово отопление включат…
— Мне не нравится, когда мне запрещают носить мою национальную одежду! Это дискриминация!
С Диланяном случилась тихая истерика:
— Изь… Ты бы повернулся затылком… Она же не видит твою гордую кипу!
Изя последовал этому совету, после чего милая и уважаемая доцент в недоумении выразилась в том смысле, что…
— Очень даже забавная шапочка. Некоторые вон вообще в чалмах приходят… Носите, Изя, все, что вашей душе угодно.
* * *Нарушение его национального права быть дискриминированным по национальному же признаку выводило Изю из себя. Он постоянно напоминал всем, что лично он — еврей! И это звучит гордо. У наивного простака, большого и веселого человека Диланяна это вызывало всего лишь приступы интереса к семитам. И как-то он заикнулся, что евреи должны питаться кошерной пищей. Это стало идеей фикс Изи.
В столовке он возмутился отсутствием кошерной пищи.
— Что вы мне колбасу подсовываете? Я не ем свинину!
Продавщица, бабушка божий одуванчик откуда-то из российской глубинки, ласково посмотрела на него:
— Ну, не любишь, бери бутерброд с сыром, милок!
— А у вас сыр не кошерный! Наверняка ведь не кошерный!
— А чой это такое, милок? Поди, сыр такой заграничный?
— Я не могу есть всякую пищу! Я должен есть освященную пищу! Кошерную, понимаете…
— Слов-то моднЫх придумОли…
Там же, через неделю. Изя опять забыл свою кошерную пищу дома.
— Опять я не смогу ничего поесть! Опять ничего кошерного!
— Милок, мне батюшкО сказал, что челОвеку пОхвально хотеть освященное кушанье… И что если нет рядом батюшки, можно просто пОмОлиться перед едой. Бог, он освятит пищу. — (Сотворяя крестное знамение с богобоязненным выражением лица.) — Во имя Отца и Сына и Духа Святого! Поешь, милок, больно кОлбаса свежая.
Еще месяц при виде докторской колбасы человек тридцать начинали ржать, как сумасшедшие…
* * *Вопрос еды стоял для Изи крайне остро. Как-то в разговоре он сказал, что испытывает к украинцам презрение, ибо те ежедневно кушают сало.
Добродушный закавказец Диланян задумался, вспомнив шмат сала под холодную водку «Кристалл». Диланяну очень даже нравилось сало под холодную водочку. Но он не хотел обидеть Изю. А Изя тем временем исходил желчью к свиньям вообще и к салу в частности.
— Как вы можете есть такую гадость! Это же концентрация всей грязи этого нечистого животного! В Израиле свиней содержат на возвышениях!
— Что, молятся на ных, да? Как на каров в Ындыы, да? — серьезно поинтересовался Зураб кахетинский.