Но с каждой смертью сознание словно слегка расфокусировалось. Голый разум, лишённый привычных органов чувств, расплывался, и с каждым разом мне было всё тяжелее и тяжелее удерживать контроль, фокусироваться на том, куда я должен направить смертоносные проклятья. Наверное, это можно назвать ментальной усталостью…
Я уже привык информационному шоку, привык к восприятию мира не через призму собственных чувств, а через взор собственной души, и всё же — человеческий разум просто плохо приспособлен для подобных вещей сам по себе, и это было то, что я явственно ощущал.
В первую ночь я выбился из сил раньше, чем начало светать. Мысли двигались вяло, и я едва нашёл в себе силы закончить начатое: погасив пожиратели жизни, я подозвал скакуна и проехался вдоль прожжённой дороги туда и обратно, создавая полосу мёртвых деревьев.
А затем я вяло добрёл до собственного шатра и провалился сон без сновидений.
Мне сложно было сказать, сколько смертей я могу выдержать на самом деле, не сойдя с ума. Счёт определённо шёл на десятки, но доводить себя до предела в такой ситуации было бы просто безумием. Поэтому я сосредоточился на другом: пытался всеми силами научиться выдерживать этот могущественный поток силы смерти, что порождали пожиратели жизни. Отточить контроль ещё лучше, заставить мощнейшее проклятье лишь бессильно обвивать свою живую руку, не причиняя ей вреда…
И это работало. Я становился лучше. Если в первый день я едва нашёл силы доползти до кровати, то к рассвету шестого дня мне казалось, что я могу продолжать ещё и ещё. Не такого проклятья, что не сможет освоить настоящий повелитель смерти.
Однако мастерам огня тоже стоит оставить работы. Многие из людей Грицелиуса начали странно на меня косится. Впрочем, подобное можно было сказать обо всей армии: я видел, как взгляды воинов менялись, стоило им завидеть меня, и в этот раз это был непросто присутствие короля — нет, здесь проскальзывало что-то иное, помимо субординации… И я пока не разобрался, что именно — возможно, ввиду усталости. С этими мыслями я тряхнул головой, ловя на себе очередной странный взгляд и отправился в огромную, подготовленную специально для меня повозку, чтобы отдохнуть.
В этот раз мне приснился странный сон: это была небольшая, явно не слишком дорогая таверна для простых солдат. Она была темна и немноголюдна, освещаясь всего парой редкий тусклых свечей. За окном уже был поздний вечер, и двое мужчин вели неспешную беседу. Первый, молодой и совсем ещё безусый городской стражник с искренним, детским любопытством смотрел на своего визави: опытного, прожжённого ветерана с огненно-золотым плащом гвардии Палеотры.
— Я слышал, никому не под силу провести армию через эти леса. — молодой стражник шумно прихлебнул какой-то красноватый напиток из своего кувшина.
Ветеран добродушно усмехнулся, подкрутив ус.
— Полагаю, я мог бы с этим поспорить.
— Как вам удалось? — с неподдельным интересом спросил стражник.
Старый гвардеец уже открыл рот, чтобы ответить, но вместо его голоса раздался громкий, трубный звук рога, оповещающий о всеобщей тревоге. И я проснулся, хватаясь за меч.
Средневековые армии Тиала не могли похвастаться идеальной организацией, множество разрозненных команд, но основы звуковых сигналов солдаты знали чётко. Знал их и я, как и положено королю: это была одна из первых вещей, что я выучил ещё во время войны с Арсом.
Трубный звук рога возвещал о всеобщей тревоге: армия подверглась нападению. И это мгновенно дало мне понять, что время всё-таки пришло.
Фауна Таллистрии не была пропитана ненавистью к человечеству, и не была ведома чьей-то злой волей. Но здесь, в царстве жизни, шла непрерывная борьба за место под солнцем. В ней были победители и проигравшие, однако и тем и другим, ввиду невероятных взрывов рождаемости постоянно не хватало пищи.
Люди были источником этой пищи, и каждый зверь в этом лесу знал это. Людские поля редко интересовали травоядных в виду наличия ловушек и возможного града стрел: куда проще было воспользоваться обилием лесной растительности. Но вот хищники… Хищники были плотоядны. Их не обязательно интересовало непременно людское мясо: сойдут и домашние животные, и даже вяленые сушёные припасы. Конкуренция этих лесов была достаточно велика, чтобы местные обитатели научились цепляться за любой шанс.