Владыка Ренегона даже ухом не повёл, продолжая сосредоточенно писать. Закончив с одним письмом, он невозмутимо отложил его в одну из стопок, и взял следующий, чистый лист.
— Я хочу знать, что ты намерен предпринять по поводу случившегося! — глава церкви гневно топнул ногой. — Если ты вдруг не в курсе, весь Кордигард обсуждает грядущую войну Таллистрии с Палеотрой уже больше недели! Время идёт, совсем скоро огневики могут уже выдвинуть армию к границе! Мы должны остановить это!
Кормир II выглядел так, словно совершенно пропустил всю тираду главы церкви мимо ушей. Он послюнявил палец, выудил из кипы бумаг слева от себя какой-то лист, внимательно вчитался в него, а затем продолжил записывать что-то на чистом листе.
Этериас протяжно застонал. Последнее время его лучший друг придумал новую стратегию, что помочь ему бороться с порой выходящими за край эмоциями. Нет, сам верховный иерарх легко был готов признать что иногда ему действительно не хватает самоконтроля: подобной проблемой, чего греха таить, страдали многие могущественные мастера, особенно в молодости. Кипящая в душе энергия требовала выхода…
Но брать под контроль свои силы было первым, чему учили юных адептов пути нейтраля, поэтому больших разрушений от этого не случалось. Да и сам иерарх уже не юнец, и умеет отделять эмоции от силы… И именно поэтому вот это было сейчас совсем не к месту! На кону стояли людские жизни! Осознание того факта, что король, безусловно, также осознаёт это, но продолжает делать вид, что ничего не происходит, приводило главу церкви в ещё большее возмущение!
Несколько минут волшебник свирепо сопел, сверля взглядом невозмутимого короля, но в конце концов сдался. Уныло присев на гостевой диван, верховный иерарх тихо сказал:
— Ты знаешь, что это важно. Пожалуйста.
Король на мгновение отвлёкся от бумаг и бросил на соратника серьёзный взгляд.
— Тебе короткую версию или длинную?
— Обе. — отрезал Этериас.
— Короткая версия в том, что мы бессильны что-то предпринять по этому вопросу. — пожал плечами Кормир II. — Инцидент, конечно, прискорбный, но и поделать ничего нельзя.
Глава церкви скрестил руки на груди и ядовито заявил:
— Иными словами, ты считаешь, что никакого влияния ни у церкви, ни у Ренегона не осталось, и поэтому мы должны сидеть сложа руки?
Владыка сильнейшего из королевств болезненно поморщился.
— Нет. Дело не в этом. Просто это слишком деликатная ситуация. В принципе, это очевидно для любого рыцаря, но вы в церкви просто слишком оторваны от народа. Таллистрия нанесла Палеотре тяжёлое оскорбление. Не первый случай в истории, когда они поступают так с одним из королевств, и даже не десятый. Склочные бабы, что с них взять. Все уже давно привыкли. Иногда короли одёргивают их, но на войну никто не решался: местность труднопроходимая для армии, и оскорбления просто не стоят того, чтобы положить тысячи своих людей.
— Об этом я и говорю. — поджал губы верховный иерарх. — Будет много жертв. И я так и не услышал, почему мы не можем вмешаться и остановить это, используя наш авторитет.
Король вздохнул и провёл рукой по глазам. А затем медленно, словно разговаривая с маленьким ребёнком, принялся втолковывать:
— Эта война, объявленная за любовь. Король Горд во всеуслышание заявил, что его не возьмёт ни земель, ни богатств, вообще ничего: даже не обложит Таллистрию данью и не заставит заключить выгодные торговые соглашения. И что ещё более важно, он публично заявил, что готов пожертвовать своей честью за каждое разбитое сердце в королевствах.
Кормир II пристально посмотрел на своего друга, показывая полную серьёзность своих слов. А затем негромким голосом продолжил:
— Нет вещи, которую рыцарь страшится потерять больше, чем свою честь. Тысячи предпочтут смерть подобному позору. Подобная жертва требует невероятного мужества, и именно поэтому никто никогда не засмеётся над ней. Быть может, над ним смеялись бы, объяви он целью похода что-то низменное. Но никто не осудит его за это поход, потому что в каждом королевстве найдутся мужчины или потомки мужчин, которым Таллистрийки когда-то плюнули в лицо. И любой, кто заявит что-то против, мгновенно станет парией в любом благородном обществе. Даже я.