А из гвардейцев пали только двое: две оставшиеся пятёрки, видя гибель товарищей, сосредоточили усилия на двух крайних бойцов ряда гвардейцев, и навалились толпой, задавив противников.
На миг в бою зависло зыбкое равновесие, а я перешёл на бег, стремительно приближаясь к месту схватки.
К моменту, когда я приблизился на дистанцию удара, моих воинов осталось четверо: трое наиболее хорошо экипированных бойцов, и один латник, который, судя по всему, командовал отрядом. Погибшие успели достать ещё одного из гвардейцев, и расклад оставался четверо на семерых. Не самые лучшие шансы, если учесть, что начинали с двукратного преимущества…
В этот раз я не стал испытывать непроверенные проклятья. Подняв руки, я быстро ударил десятком молний смерти: по одной с каждого пальца.
До обретения бессмертия, конечно, я не мог себе такого позволить. Молния смерти — простой, но в то же время весьма тяжеловесный приём. Фактически, это всего лишь простая, базовая стрела смерти, просто сжатая в точку и разогнанная до невероятной скорости: такой, что уклонится от неё почти невозможно, такой, что пробьёт даже каменную стену насквозь...
Если стена будет не слишком толстой.
Казалось бы, если отработать приём до автоматизма, пускай себе чёрные молнии одну за другой хоть сотнями подряд, изображая из себя генератор чёрного тока… Вот только количество энергии, требуемое для того чтобы запустить хотя бы одну молнию таково, что неопытный адепт рискует остаться без руки даже с предварительной подготовкой.
Я был достаточно опытен и силён, чтобы запустить несколько молний подряд, одну за другой, быстро и чётко прогоняя через выжженные в теле каналы необходимый поток силы. Но не пять разом: это просто превратит твои руки в мёртвые куски мяса.
В искусстве смерти есть предел того, сколько силы за раз ты можешь использовать, не убив самого себя. И даже искуснейшие из мастеров не смогут его превысить, если хотят оставаться в живых, просто в силу пределов собственного тела.
Хорошо, когда этих пределов просто нет.
Мои руки почернели от удара, высыхая на глазах. Но, к моему изрядному удивлению, я достал далеко не всех!
Четверо из семи гвардейцев с грохотом упали, а вот оставшаяся троица, каким-то немыслимым образом изогнувшись, уклонилась от молний. В следующий миг эта троица рванулась вперёд, в один порыв расправилась с тремя из четырёх моих воинов: остался лишь закованный в сталь латник, которого не достать в незащищённые места.
Я поджал губы, понимая, что сам сплоховал. Вероятно, воины заметили поднятые руки и не стали испытывать судьбу, начав уклоняться ещё до того, как я нанёс удар.
Сформировав нити смерти, я попытался вонзить их в энергетику противников, но не тут-то было: гвардейцы, нанеся несколько точных ударов в сочленения доспехов последнего противника резво бросились врассыпную, уклоняясь от нитей, которые даже не должны были видеть!
И побежали ко мне, качаясь, словно маятники.
Будь на моём месте обычный мастер смерти, возможно, они сумели бы его достать. Проклятьем ещё надо попасть, а если враги умеют их видеть, и достаточно быстры, мастер смерти может просто не хватить времени создать тяжеловесное массовое проклятье. Но я не стал мелочиться и ударил широким фронтом пожирателя жизни, обращая последних врагов в прах, и тут же развеял его, дабы сохранить жизнь последнему латнику.
Троица гвардейцев обратилась в прах за мгновение, а их доспехи с лязгом упали на пол, и в длинном, залитом кровью коридоре дворца наконец-то воцарилась тишина.
Я подошёл к тяжело стоящему на колене латнику и похлопал его по плечу, отчего тот пошатнулся.
— Кажется, я как раз вовремя, верно? — улыбнулся я.
Латник тяжело поднялся с колена, на которое упал после последних ударов гвардейцев, и снял с головы шлем. Копна слипшихся от пота и частично пропитанных кровью иссиня-чёрных волос рассыпалась вокруг: на меня смотрела потрёпанная, раненая и усталая Киана.
— Рада вас видеть, милорд. — вымученно улыбнулась она.
— Решила принять участие в штурме? — приподнял бровь я. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Улос настолько плотно привлёк вас к делам культа? Кто ещё из вас здесь?