корость реакции позволило мне увернуться, и даже не порезаться, ещё раз я не успел предугадать, я не так боялся потерять свои способности, как за тех моих людей, которые остались обеспечивать мне тыл. Я увернулся от катан, и видимо те кто на меня их направил, были неприятно удивлены, они не могли остановиться, и зарубили друг друга, не приятно, когда на тебя капает жижа размером с несколько луж, количество чужой крови. Но я смог сдержать себя, громила ж вдруг покинул свои бумаги и вышел ко мне, за спиной его красовалась уже и самая прекрасная в мире клеймора, механическая, её лезвия заметно другое, чем то, что я видел. Он мгновенно нанёс удар, и мне был странно видеть, что он управляется с ней, подобно тому если бы это было пёрышко, словно он-то и не чувствует её веса. Он мгновенно нанёс ещё удар, а потом ещё я даже от того места отпрыгнул, видимо был он немного кос на левый глаз, я ему тогда посочувствовал, не знаю почему. Со мной такого никогда раньше не было, я с несколькими литрами крови на голове, вдруг стал сочувствовать врагу, он так слаб, неужели именно его депутат решил сделать телохранителем номер один? Тут сочувствие оборвалось злорадством, какого тупого депутата уж придётся пытать, это же будет так унизительно, нужен другой депутат, чтобы оправдать действия этого. Губы растянулись в зловещем оскале, я стал смеяться, это заставило депутата задрожать, это было видно. Всё здание могло нас атаковать, а он ограничился этим, зря он это сам сделал. Вдруг клеймора стала увеличиваться, что-то на ней заиграло, и она словно с ярко-выраженными членами бензопила, начала тарахтеть, и дымить, но уже сейчас она была с серьёзным двигателем, инновация, чёрт побери. То что выделялось, был точно пар, уж дым бы пах по-другому, и был бы совершенно другим. Злорадный афроамериканец, вдруг забил этой клеймора-пилой, и сломал с этим преграду, до нижнего этажа, неужели депутат не боялся провалиться, и этого совсем недостаточно, ведь полы креплённые, какими-то железными на первый взгляд прутьями. Неудивительно, что депутат не боится, он занят всё же своей бумажной работой, бюрократия, мать её, я ненавижу это дело. Но и это когда-то должно бы кончиться. Афроамериканец кинулся на меня, дробя пол сверху, оттуда упали два моих бойца, они быстро отбежали к выходу, уж этого я от них и хотел, потому как, я не мог просто смотреть на это, если бы всё же они решили сражаться здесь со мной. Я быстро подбежал к этому бугаю, и он направил на меня свою механическую клеймору, удар не удался, но мне пришлось буквально котиться по полу, вызвав бурю смеха у моих солдат, но с этим, махина подумала, что смеются с него. Мне пришлось защищать своих и не совсем хладнокровных бойцов, как только вернусь, заставлю их тренировать чёртово хладнокровие. Как только махина подняла клеймору, я зацепился своим внушительных уж для неискушённого обывателя, ножом, и буквально разрезал ему таки спину. Огромная глубокая рана должна была остановить его, но, не смотря на кровотечение, он держался. Я попытался расширить ему рану, но всё тщетно, он меня откинул могучим разворотом, я оказался прямо на столе депутата, а махина понеслась на меня, один из моих людей, тех, что был сверху, дал ему в голову свинца. Тогда он развернулся к своему убийце, и упал, это был мой друг в каком-то смысле, если подчинённый может быть мне где-то другом, то он был одним из таких. Мы переглянулись, я ухмыльнулся, столько крови из головы этого махины, хватит на целое море, а депутат похоже был не дурак, и решил убежать, но я его становил, немного подрезав ему ногу. Ничего, оно до свадьбы заживёт, а вот я уже, никогда так не заживу, как этот депутат, пора бы валить его. Мы посадили депутата на кресло, обмотали руки скотчем, я попросил, чтоб мой человек, кажется, его звали Скотт, чтобы он уничтожил все материалы в этом помещении, что могли бы свидетельствовать о нас, охранников чтобы и не думал жалеть. И взял с собой пару человек, если хочет, Скотту было даже слишком много лет, мы в Ордене все младшие, а ему было двадцать пять, он привык скрывать свой возраст, поэтому никто точно о нём ничего не знал. - А теперь, господин подопытный, мы тебя будем пытать, - я был почти, что в том ударе, который всем помогает развеяться, мне это никогда не приносило бы облегчения, если бы не моё тело, способное зажить быстро. И, это очень странно, - Вы хотели сказать, господин депутат, - почти приятным для меня, но, таки дрожащим голосом отозвался депутат. - Нет, я правильно сказал, - я едва не ухмылялся, и обратился к одному всё же из моих людей, предварительно подмигнув ему, в знак того, что будет то, что мы будем сейчас смеяться. - Несите сыворотку правды, - депутат аж чуть сознание не потерял, вдруг осмелев, он начал говорить. - Пожалуйста, не надо, только не её, я всё скажу, - он не до конца понимал, что от него требуется, но хоть что-то лучше, чем ничего. Но тут зашёл Скотт, с двумя моими людьми. - Мы осмотрели всё, и уничтожили всех, сэр, теперь здание чисто, - и опять он всё сделал прекрасно, у меня была мысль повысить его именно за это, уж я-то мог это сделать, но мой друг может не одобрить. - Прекрасно Скотт, - я на минуту отвлёкся, депутат никуда не убежит. - Что ж, а теперь вымажете всё их кровью и жиром, полиция не узнает об этом, и все будут довольны, правда, подопытный господин? - Я ехидно обратился к депутату, он посмотрел на меня, словно умирающая собака, и побоялся дать голос, он отвернулся только, в знак того что не хочет иметь с нами ничего уж общего, но тут внезапно осмелел и просветлел. - Боюсь, вы уже не успеете, полиция прибежит сюда с минуты на минуту, уж я-то об этом позаботился, вы не уйдёте отсюда живыми, - депутат заметно, и совсем не к добру стал злорадствовать. Но я тоже посветлел, у нас тогда был план на всё, и сейчас он тоже был. - Это очень хорошо, - к удивлению депутата я даже заулыбался, он сейчас в своём кресле выглядел, как дохлая крыса. - Тогда Скотт, заприте двери всем что есть, потяните время, Харом, полей бензином, что мы принесли, всё уже здесь и зажги. Мы отсюда уходим. - Стоп, а меня кто развяжет? - Депутат был в бешенстве, - вы не имеете права, да я вас с дерьмом сожру! Развяжите меня, недоноски! - Он был в ярости, даже нет, это была не ярость, отчаяние. Знал бы он, каково оно, отчаяние. Скольких людей он отправил на шахты, скольких заставил сесть в тюрьму и совершить суицид, а теперь пишет закон «о правах человека», в котором утверждает, что все и всё может их нарушить. Вот что делает его преступником, вот почему его нужно уничтожить, это затянувшееся дерьмо которое перерастает в раковую опухоль. Избавиться от этого, будет правильно. Скоро мы исправим все его дела, это проще простого. - А зачем тебя развязывать, ты и сам справишься с законом, кстати, - вдруг в мою голову, пришла идея полить бензином все ценные бумаги, чтобы тот как сучка визжал, когда мы будем уходить. - Думаю, вам они больше увы, нужны не будут, да и закон у вас паршивый, лучше бы что-нибудь путное придумали например, бесплатные леденцы с корицей всем кто входит, был бы не самый привлекательный, но резон, чтобы войти в это ваше здание, - я насмехался, но это уже было от души. - Наглые твари! Чтоб вы сдохли! - Начальник, может, убьём его? Слишком много болтает, - Скотту, который не выносил когда кричат, это было совершенно уж приятно. - А почему бы и нет, хорошая идея, Скотт, - я снова выхожу из себя, я это почувствовал, но не стал останавливать процесс. - Но прежде, мы разорвём на части его гнилой мозг, разбив в дребезги его здравомыслие, и испоганив тело до такой степени, что самый заезженный инвалид покажется здоровым по сравнению с этим. Нам нужен мясницкий резак, давайте разрубим мясо, и сделаем его существование крайне невыносимым, - Скотт и ещё двое пытались меня остановить схватив за спину, но я отшвырнул их, похоже, это было больно. Я приступил к превращению депутата в салат. Уже не могу вспомнить процесс, я находился словно в состоянии алкогольного опьянения, всё было таким забавным. Мне нравилось то что я делал, я изучал, но я не знал названия никаких органов, я даже не смотрел что из них причиняет больше боли или убивает. Мне просто нравилось, когда мои товарищи снова попытались меня оторвать от этого ужасного, граничащего с одержимостью процесса, они увидели самую отвратительную картину в своей жизни, как они мне рассказывали: «Это был, похоже, не человек, то есть - мы знали, что это вы, просто, это не вписывалось не в какие реалии. Лицо словно у мертвеца с обвисшей плотью и впалыми щеками, злобный оскал и полностью раскрытые глаза, зрачки тоже увеличены. Будто это было существо из другой вселенной. Тогда мы испугались, но это было не то, что вы нам говорили, вы говорили «всё что вы видите - реально, всё что должно остаться за гранью реальности - ложь», и мы увидели это, но тут же вы словно и не превращались в это - уродливое, омерзительное создание, желающее только резать и любоваться. Вы, что вы такое? Нет, не рассказывайте, если это вы - наш генерал, мы не хотим знать ничего, вы - это вы, а то существо... Пусть останется за гранью, это ложь, верить в это невозможно, даже если это единственная и неотвратимая правда, что только существует» это были, пожалуй, самые приятные слова что только можно услышать от своих подчинённых. Выходит, не так уж я и плох, в роли генерала-то, если обо мне такое говорят, а то - не люблю давать им повода усомниться