А у меня цель – первая полоса. Фото сгоревшего дома. Читательское – «молодцы, заступаются за народ». Повышение тиража. Имиджа. Крутости. Поэтому после того, как статья опубликована, тетка может пойти в задницу. Хотя бывают разные тетки. Одна ходила по редакциям, с просьбами помочь ей и ее дочурке уехать в Израиль. Папа помер от работы, родственников нет, а вот в Израиле – есть, но нельзя связаться, оу, ау! Муторная дама, непонятная. Но клянусь, что Гугевич пощупал пухлые коленки дочурки. Только пусть не удивляется, когда узнает, что дочурке – тридцать лет, что она не дочурка, а племянница, и не племянница, а трансвестит из террористической корпорации «Именем Бин Ладена».
И вот пока я все это рассказываю и объясняю шоферу теорию игры «напиши обо мне», мы подъезжаем к задрипанному дому Второй Бабушки. Звучит, как Третий Принц, или Последний Раунд. Малыш там.
Выясняется, что Артемка сам подошел к проститутке с просьбой купить братца, потому что курить очень хочется. Падшая женщина из добрых (вот она, настоящая доброта) побуждений дала засранцу пять леев, узнала адрес, и отнесла малыша к бабке. Та, к счастью, единственный непьющий представитель этого славного молдавского клана. Я фотографирую мальчонку на руках бабушки, и ухожу.
Мы едем к дому, у которого все произошло. Ну, вы понимаете, подпись под фотографией – «место трагедии», «здесь ребенок продал жестокой наркоманке–проституке своего братика», о, меня еще раз бросает в жар от ненависти к ублюдку Артемке, и воспевшей его старухе, да будьте вы прокляты все. Ради своего брата я убил бы сотни тысяч проституток, пять миллионов Артемок и одного ?, да, пожалуй, одного Гугевича.
Я выхожу из машины, и жильцы говорят, что проститутка – здесь. Какое удачное совпадение! Три представителя одной профессии собрались в этом месте в этот час: журналист, проститутка, и Фортуна, тоже проститутка. Это забавно. Куда хуже, если в одном месте соберутся коммерческий директор, не пишущий редактор, плохой хирург, судья – взяточник. Это уже не проститутки, а дерьмо.
Шофер не хочет лезть в подвал. Проститутка там валяется мертвецки пьяная, говорят жильцы. С ней это часто бывает. Я звоню по мобильному телефону (неужели правда, что от них – рак?) в редакцию, говорю, что мы задерживаемся. Я беру фотоаппарат и лезу в пыльный подвал.
Глава одиннадцатая
Споткнувшись на последней ступеньке, я попадаю в темное сырое помещение. В темноте едва ощутимы, — я близорук, я не вижу, а ощущаю, — силуэты труб. Один, мастер рун, возлюбленная Фрея, я сейчас отдам все, чтобы сидеть на носу вашего дракара, любуясь океаном. По вечерам мы бы тайком уединялись с Фреей за парусами. Днем распивали бы с Одином вино – как чудненько быть приятелем мужа своей любовницы! Но вы там, дышите морем, а я – гнилым дыханием городских отопительных систем. Эта система – чудовище, спрут, гадина, прорывшая туннель под городом. Да, конечно, она греет нас, так же, как навозная куча, но как она смрадна, и отвратительна, когда видишь ее! Будь проклято нутро этого города! Будь благословенна его поверхность!
Вы когда‑нибудь заглядывали в открытый люк, под которым протянуты трубы теплотрассы? Туда, где греются по ночам бродяги и бездомные псы?
В углу сопение. А что если… Нет, нет, я не разденусь, здесь крысы, блохи… Но блохи не страшны, они крупные, я видел даже морских блох – куда хуже вши, маленькая черная пакость. Одно фото и я у хожу. Наугад, на сопение, навожу фотоаппарат и щелкаю. Резкая вспышка, — кажется попал. Да, там, в углу. Спит, пьяная вусмерть. Проститутка – бомж. Это все равно что повар – язвенник или Казанова – гомосек.
Я разворачиваюсь, стараясь не задеть головой какие‑то крюки, свисающие с потолка, и иду к ступенькам. Внезапно я сбиваюсь с пути и попадаю в темный длинный коридор. Черт, здесь целое ответвление подвалов?! Хотя…
Глава двенадцатая
Я не пишу, что вижу в коридоре свет, потому что это было бы неправдой. В коридоре темно, но вдалеке я ощущаю сгусток тьмы, ее концентрацию. Где‑то мелькает серебристая брода Одина. Вот оно что, — сошествие в ад. Где здесь Орфей и Данте. Тот, говорят, рыжебородый. Кто еще рыжебородый? Фридрих Барбаросса. Интересно, его я здесь тоже встречу? И встречу ли кого‑нибудь вообще?