Выбрать главу
Генерал с нами гулял, Свинец-порох сокупал, Кострому-город стрелял.

Теперь уже матросы проворно и слаженно тянули канет и песню.

Кострома-город приволье, Еды-кушанья довольно.

Парус почти распрямился, и долговязый еще раз продернул канат.

Две девушки танцевали, Два молодца наезжали, Наезжали для тово, Полюбить было каво.

Осталось еще немного, и можно было вязать. Федор видел, как покрылись потом лица моряков, напряглись жилы, мокрые пятна выступили на спинах. «Перевели бы дух, — подумал он, — а то слабеют руки, не закрепят». Долговязый же был неугомонен. Он слегка качнулся вперед и, казалось, разрезал налетевший ветер. Тот, натыкаясь на него, обозначал бугристые мускулы и подчеркивал выступающие широкие кости. За спиной долговязого ветер как будто рассыпался на мелкие осколки, даже не раздувая рубахи стоящих следом моряков. А те, уже заведенные на четкий и размеренный рывок, раскачивались в такт и пели:

Адна девка невеличка, Ана лицом круглолица, Анюшенька хороша, В косе лента алая, Сама девка бравая!

Развернутый парус весь распрямился и забрал ветер.

— Вяжи! — крикнул боцман. — За шкаторину. Есть! Трескают, то есть тянут вместе с песней, а без песни тяжче, господин мичман, — вроде бы извиняясь, повернулся боцман к Ушакову, и вытер пот со лба, будто и он тянул шершавый канат. — Я-то не знаю петь, а Тимофей у нас мастак, знает всякие — работные, палубные, плясовые, молодецкие, печальные, чужедальные, войсковые, солдатские, моряцкие. Откуда только берется?

Парус, прикрепленный к рее, затрепетал и стал уже частью корабля. Частью, которая вела пинк по серовато-зеленым волнам вблизи Норвегии.

— Отменно, мичман! — похвалил бесшумно показавшийся за спиной и наблюдавший за постановкой парусов, капитан. — Бывает и быстрее, но редко. К берегу близко не подходите, тут хоть и глубоко, но туманы оползают с фиордов. Я по этому пути вокруг Скандинавии ходил часто. Нелегкий путь. Холодный и коварный. Но вот придем в Архангельск, отдохнем!

Ветер гнал белые барашки волн, закудрявив ими море до горизонта.

— Пойдемте вниз, мичман, выпьем «ерша», — позвал капитан Глебов, — а вы следуйте строго на норд, — кивнул он штурману.

Тот криво усмехнулся.

— Про Архангельск опять будете рассказывать господину мичману. А я этот город не люблю. Ревель, вот где порядок и уважение к морякам.

— Зря, зря, штурман, — миролюбиво отозвался капитан. — Сей город уже сотни, а может, и более тысячи лет существует и до Петербурга славу русского флота поддерживал, а может, и составлял ее. Вам-то все остзейцы да чудь по душе. Они и мне не противны, но Архангельск своим прошлым тоже славен.

— Петр Петрович, я сии побасенки о крае знаю. Легенды хороши, когда они правда, хоть и далекая. А бедность готова приукрасить себя несуществующими подвигами.

Капитан начинал сердиться.

— Да я не о подвигах мнимых хотел бы напомнить господину мичману, что здесь впервые, а об истории этого края. Пойдем, Федор Федорович! — уважительно позвал он Ушакова.

Каюта капитана была оформлена без всяких лишних затей. На стене висела карта Севера Российской империи и Скандинавии. Зашел вестовой и, медленно ступая, поставил на стол два высоких бокала с напитками.

— Не пугайтесь, мичман, я не на попойку вас позвал. Сие брусничный сок с медом. Он кровь заставляет быстрее двигаться и от простуды бережет. В Архангельске научили. Там все умеют.

Ушаков уловил какую-то гордость в его словах и спросил:

— А вы сам архангельский, наверное, будете?

Капитан помешал палочкой напиток и покачал головой:

— Нет, просто сей город обожаю. Меня не прельщает жить в нем постоянно. Но бывать там люблю. Да и наш пинк построен год назад корабельным мастером Ямесом. У города, да и у всей поморской земли история славная. Вы сим интересуетесь?

— Да и историей и нынешним состоянием морского дела никак не могу не интересоваться. Ведь я себя на всю жизнь к морю причислил, — ответил Федор.

— Похвально, похвально сие стремление. Оно может способствовать вашему преуспеванию в морском деле и доставит вам пользу и удовольствие, а любезному Отечеству достойного и знающего, ко всему способного человека. Дак вот вся земля вокруг Архангельска раньше называлась Великой Пермией. Была она довольно населена и славилась своим богатством, благодаря изобилию драгоценных пушных продуктов. Новгородцы давно освоили это северное поморье и из устья Северной Двины, где они поставили монастырь Михаила Архангела, — Глебов провел по карте от Колы до Обдорска, Новой Земли и до Урала, — они проникали в Печору, на Матку, что ныне Новой Землей зовется, в дальние северные моря. Морские, звериные, рыбные промыслы вели их еще дальше, на восток. А к ним явился достопамятный английский капитан Ченслер, что установил постоянные торговые связи Англии и России. Торговля с Европой пошла беспошлинно, стали строиться торговые дворы и школы. Однако славу и гордость Архангельску, — капитан Глебов встал и торжественно посмотрел на Ушакова, — принес Петр Великий. Здесь он изучил морское дело и, имея в виду, что через торговлю можно принести пользу своему Отечеству больше, нежли через войну, начал создавать на Севере торговый флот, приучая народ к постройке новоманерных судов и занимая там много народа. При нем овладели искусством вождения и плавания на кораблях больших.