Конрад безмолвно наблюдал, как Феррара рисовал углем окружность по линии самого широкого из полустёртых кругов. Как наливал воду из графина в хрустальную чашу с печатью духа Амона. Как стоя в центре магического круга, чертил в воздухе зажжённой свечой кресты, начиная с востока: север, запад, юг. И так три раза — по три креста на каждую сторону света.
Свеча зеленоватого воска чадила. За ней тянулся чёрный дымный след.
Феррара велел Конраду сесть в центре круга на стул, поставить на колени чашу, наполненную водой на две трети, и, придерживая её обеими руками, смотреть в середину. Сам же встал за спиной мальчика, держа зажжённую свечу и направляя свет в воду.
Ладонь ювелира мягко легла на голову Конрада. Это скользящее прикосновение было удивительно приятным, убаюкивающим. Погружаясь в оцепенение, мальчик услышал негромкий голос Феррары: "Силы Света и Тьмы, соединитесь в одном зеркале, которое покажет мне то, что я хочу видеть. Именем Адонаи Элохим приблизьте мне то, что должно произойти!"
…Контуры чаши расплылись, вода в её глубине потемнела, превращаясь в звёздное небо, на фоне которого скользнули чёрные тени мачт с широкими парусами. Конрад подумал о "Вереске", и увидел другие паруса — узкие, треугольные.
Потом появились лица — уродливые и свирепые, похожие на страшные африканские маски. Кривляясь и подмигивая, они звали в чёрную ночь. Откуда-то из головокружительной дали, из-за грани другого мира, донеслись крики, блеснули вспышки огней…
Белый город со множеством величественных колонн и арок поднялся из моря.
Вода в чаше отразила пламя свечи, и видения рассеялись, но Конрад ещё несколько мгновений сидел неподвижно, силясь вспомнить что-то, неуловимо промелькнувшее в его сознании. Что-то очень страшное.
— Я не знаю, что видел, — сказал он. — Но мне не понравились эти картины…
Он пересказал свои видения, стараясь описать их как можно точнее. Феррара выслушал его с пристальным вниманием, не прервав ни единым вопросом.
Обряд был завершён, ювелир стёр магический круг и вылил воду на пол.
Заперев каморку, учитель и ученик поднялись в жилую часть дома. В уютной натопленной комнате Феррары горели свечи. Кухарка принесла ужин. Ели молча. У Конрада не выходило из головы то, что он увидел в последний момент, когда картины в чаше таяли, уступая место реальности. На какой-то миг его сознанием полностью овладела иллюзия. Ему почудилось, что он медленно парит под высокими сводами гигантской пещеры, неудержимо опускаясь в тёмную пропасть, озаряемую отсветом пламени, горящего где-то внизу, на неимоверно далёком дне.
Конраду хотелось спросить у Феррары, как тот истолковал его видения, в особенности последнее. Однако ювелир отказался говорить об этом.
— Произнесённое вслух может сбыться. Есть моменты, когда лучше промолчать…
В начале марта вышли в море в составе большой флотилии купеческих судов, лишь половина которых была вооружена. На "Вереске" имелось восемь орудий — четыре по каждому борту. Конрад и Феррара ютились вдвоём в каюте, где из-за тесноты, кроме двух узких коек, помещался только стол, стул и сундук с вещами. В соседних каютах жили капитан, его помощник и Альфред Хооге.
Конрад взял с собой в дорогу книги и принадлежности для рисования, но так и не достал их из-под вороха лежащей в сундуке одежды. Первые две недели после отплытия он провёл, словно в бреду. Его мучила морская болезнь. Море было бурным и тёмным. Конрад изо всех сил боролся с дурнотой и головной болью, но не прекращающаяся качка, шум и зловоние не давали ему прийти в себя. Он не мог ни есть, ни пить.
Феррара постоянно пропадал на палубе или у Хооге. Лёжа с закрытыми глазами, Конрад пытался уснуть. Временами ему это удавалось, но ненадолго. Ночи и дни для него были одинаково мучительны. Голода он не чувствовал, но понемногу слабел. Иногда он выбирался на палубу под ледяной ветер, обжигающий колючими брызгами. Свежий воздух и холод приносили облегчение. Конрад смотрел на суда каравана, неуклюже переваливающиеся на волнах. "Вереск" с его высокими стройными мачтами, низкой, плавно очерченной кормой и более узким, чем у обычного купеческого судна корпусом был одним из самых быстроходных и маневренных, но качало его немилосердно. Под напором ветра снасти вибрировали и гудели, всё вокруг скрипело, стонало и взвизгивало, волны тяжело ударялись в борта шнявы и злобно шипели, разбиваясь в мутную рваную пену.