Операция "Черная нога" продолжилась следующим вечером. В 17.00 мы снова находились на исходной позиции. До 1.30 ночи наше терпение опять подверглось испытанию. Затем вдоль дамбы пополз следующий атомный эшелон. Сегодня пришло время использовать "Папу Медведя". Чтобы получить совершенно точные сравнительные измерения, американцам нужны были эти специальные данные. Ларри заверил нас, что они тогда будут в состоянии точно замерять данные всех последующих эшелонов.
Но для этого поезд опять нужно было остановить. На станции Замтенс мы подготовили все. Ларри включил "Папу Медведя". Потом он спрятался в своем укрытии. Мы заранее достали "Трабант". Теперь мы загнали эту маленькую машину на железнодорожный переезд и оставили стоять на путях. Двое наших людей копошились вокруг нее. Я стоял на вокзале у нашего друга. Герт укрылся на противоположной стороне, в сарае, вооружившись фотоаппаратом.
"Ядерный экспресс" вкатился на станцию. Но на светофоре был красный свет, а шлагбаум оказался закрыт. С громким визгом поезд остановился. Наш начальник станции вышел наружу и заговорил с машинистом. Русские были взбудоражены. Расчет зенитки спрыгнул с платформы и побежал по направлению к "Трабанту". Какой-то прапорщик вытащил пистолет. Вдруг я испугался, что наша акция сорвется. Солдаты получили приказ стащить машину с путей.
Прапорщик говорил с машинистом, а затем с начальником станции. Дико жестикулируя, все еще с пистолетом в руке, он потребовал срочного возобновления движения эшелона. Начальник станции быстро побежал обратно. Не оборачиваясь ко мне, он бросил на бегу: – Времени хватило? – Подержите еще пару секунд, – прошептал я в его сторону. Через короткое время светофор дал "зеленый", и военный эшелон покатил дальше. Все прошло без сучка и задоринки. По словам Ларри, более точных измерений и быть не могло. На следующий день мы все разобрали. Аппаратуру демонтировали, только валун "Медвежонок" остался лежать у путей. С помощью уже полученных сведений он теперь мог один справляться с замерами данных всех последующих поездов.
Воодушевление от Берлина до Вашингтона
Вернувшись в Берлин, мы увидели, что там творилось что-то неописуемое. Американцы установили за домом большой раскладной гриль, выставили батарею ящиков со спиртными напитками и организовали салатный буфет. Гассинг и несколько новых сотрудников филиала 12 YA, прилетевшие за это время из Пуллаха, уже праздновали победу. Мы присоединились к ним и выпили по бокалу пива. Со всех сторон нас хлопали по плечу. Было немало громких речей. Нам передавали наилучшие поздравления из Мюнхена. Тогда я еще не знал, что у похвал БНД "срок хранения" меньше, чем у йогурта.
Новоприбывшие из Пуллаха сообщали, что курирующий нас начальник 12-го подотдела (Unterabteilungsleiter, сокр. UAL 12) уже получил поздравления от начальника Первого отдела и даже от самого президента БНД. В конце концов, ведь это именно "его" персонал так хорошо поработал. Герт сразу скис, услышав это. Я понял это по его выражению лица. Как они могли пускать в потолок пробки от шампанского там, в Пуллахе, если именно они чуть не испортили все дело!
Перед тем, как мы покинули вечеринку, Ларри Восецки отвел меня в сторону: – Ты поехал бы со мной дней через десять снова на Рюген, чтобы вывезти "Медвежонка"? Я приеду в Ганновер и сам заберу тебя. Ты ведь живешь где-то неподалеку.
Похоже, уже в этот момент мне стало понятно, что нам нужно быть чертовски внимательными. Как бы милы и приятны в общении не были бы американцы, у них были ушки на макушке. Они настоящие профессионалы в разведке и потому стараются узнать все. Даже о своих партнерах. Американцы – в отличие от наших людей – всегда были очень сконцентрированы, любопытны и заинтересованы. Они интересовались всем, даже такими банальными вещами, как кличкой собаки одного из наших сотрудников. Да, их интересовало буквально все.
Через две недели Ларри вернулся. Мы закрыли совместную операцию. – У нас царит настоящее воодушевление, – рассказывал он мне. – Проинформировали даже лично нашего президента. Скоро последует раздача наград и премий. А потом он вдруг выпалил: – И я тоже получил поощрение. На следующей неделе за государственный счет полечу во Флориду. Меня пригласили с семьей в специальный отпуск. Даже испанская подруга по переписке моей дочери, она как раз у нас в гостях, была приглашена. А как у тебя? Что ты получил? Мне не оставалось ничего, кроме как с сожалением пожать плечами. За это время никто ко мне не обращался. Но чтобы совсем не потерять лицо, я коротко ответил: – Ты знаешь, все еще будет. У нас всегда все длится дольше.
На самом деле, за мою работу на Рюгене я не получил, конечно, ничего, совсем ничего. После возвращения в Берлин Гассинг гордо сообщил мне, что ему было присвоено звание подполковника. Через пару недель ему и нашему руководителю в Пуллахе за их мужественные и смелые действия в ходе операции по слежению за вывозом русских ядерных ракет были вручены наивысшие военные награды, которыми американцы награждают иностранцев.
Еще через несколько недель американцы позвали меня в подвал. Дего и его штаб разместились в комнате для переговоров. Он торжественно зачитал благодарственное письмо своего президента Джорджа Буша-старшего. Буш, сам в прошлом директор ЦРУ, обращался ко всем, кто был в те дни на острове Рюген. Вот что дословно говорил Дего: – Особая благодарность Герту и Норберту. Я с большой радостью принял к сведению их грандиозное участие в операции. Я могу гарантировать вам, что американцы еще никогда не приближались так близко к русским ядерным боеголовкам. Прилагаемая видеокассета с этого времени мой самый любимый фильм. Большое спасибо вам за это и передайте в Германию самые лучшие мои пожелания.
Герт и я вопросительно переглянулись. Общий смех всех двадцати американцев. В комнате выключили свет, и кто-то нажал на кнопку "дистанционки". – Вот та сцена, которая так понравилась президенту, – услышал я голос Дего. На экране был виден русский эшелон. Потом кто-то увеличил звук. Шум поезда, рычание мотора машины. Затем мы услышали: "Поймал ты его, черт побери, ты его поймал? Да, черт побери, да, но он едет слишком быстро. Поддай газу, Герт, поддай газу. Да, едь же, наконец… Черт, я ничего не вижу. Герт, едь быстрее, быстрее, едь же, едь, едь… "
Нам на самом деле было не по себе. Во время записи мы совсем не подумали о звуке. По возвращении мы тут же отдали пленки американцам и никогда больше их не видели. До этого киносеанса в подвале… Когда свет снова включили, наши первые слова утонули в буре продолжительных аплодисментов. Этот момент оказался для меня очень волнующим. Герт тоже был тронут.
Но в то же время нам было очень стыдно за флегматичное поведение наших собственных начальников. Гуляя чуть позже по окружавшему виллу парку, я сказал Герту: – Это просто удивительно. Мы немецкие офицеры и работаем для Федеративной Республики Германия. Но если нам что-то нужно – материал, поддержка, профессиональные знания – приходится обращаться к американцам. Даже похвалу и благодарность мы получили оттуда. Разве это не абсурд?
А потом последовала еще одна ложка дегтя, которая прибавилась к нашей рюгенской операции. Мы пообещали нашу поддержку начальнику вокзала в Замтенсе. Пуллах тоже пообещал нам, что вступится за него перед дирекцией федеральных железных дорог в Ростоке. Но вдруг через пару недель их позиция резко и неожиданно изменилась: – Как вы могли пообещать что-то подобное? Правовой отдел как раз проверяет, не следует ли подвергнуть вас самих дисциплинарному взысканию. Радуйтесь, если вам самим удастся вывернуться.
Чужие письма с Востока
Моя работа на Федеральную разведывательную службу началась осенью 1984 года и полностью изменила всю мою жизнь. И это несмотря на то, что я уже прошел немало испытаний для моих нервов, включая службу в специальных подразделениях и в штабах Бундесвера. Кроме того, в предложении перейти из армии в секретную службу, которое я получил, речь вовсе не шла об операциях, подобных показанным в фильмах о Джеймсе Бонде с его постоянной борьбой против красивых вражеских шпионок. Нет, задание предполагалось более чем банальное. И мне вскоре стало ясно, что я не смогу довольствоваться этим долго.