— Хорошо, Александр Андреевич, подумаю.
Путь был завершен: Мастер вошел, и Геннадий с Еленой Сергеевной за ним, в раздевалку, сиял с вешалки пальто с погончиками.
— Ты не исчезай, звони. Что это вы все за моду взяли — исчезать! — сказал он, одеваясь. И протянул руку Геннадию, потом потянулся губами, они поцеловались; потом Мастер, сопровождаемый Еленой Сергеевной и еще кем-то, направился к выходу, оттуда к машине, ждавшей его у подъезда.
Машина уехала. Рядом был телефон-автомат. Геннадий вошел в будку, набрал номер. Ему не ответили. Набрал другой.
И заговорил, неожиданно изменив голос:
— Алло! Инну Александровну, пожалуйста!.. Домой?.. Простите, давно?.. Спасибо!..
Он ждал на остановке автобуса, у Сретенки, среди городской суеты. Ветер гонял осенние листья, накрапывал дождь. Прошло, по-видимому, немало времени и немало автобусов, пока наконец в очередной группке людей, тесно вывалившихся на тротуар, он не увидел женщину, ту, которую ждал. Пассажиры тут же разбрелись, смешались с потоками пешеходов, а он — уже уверенно, цепко держа взглядом знакомую фигуру, — шел на расстоянии за ней следом.
Женщина скрылась в дверях булочной, он решил подождать ее здесь и в момент, когда она вышла, смело шагнул навстречу.
Это была его бывшая жена, Инна.
— Ты? — удивилась она. — Здравствуй. Ты что, в своем репертуаре?
— В каком… репертуаре?
— В классическом. Караулишь меня?
Он не ответил. Смотрел на нее долго.
— Ну, пошли, — сказала она, и они молча двинулись рядом, знакомой дорогой, вдоль бульвара. Он взял у нее из рук сумку. Затем вдруг остановился, меняя маршрут; показал на скамейку за оградой.
Она удивилась, передернула плечами, посмотрела на эту скамейку, будто обследуя, — и согласилась:
— Хорошо.
Они сели.
Он опять смотрел на нее пристально.
— А где Алешка?
— Уехал. — У нее было почему-то шутливое настроение; может быть, ей нравилось подначивать его.
Он спросил с раздражением:
— Как уехал?
— В Ялту я его отправила, к тете Симе, у него что-то с бронхами.
— Ты что ж, его взяла из сада?
— Взяла.
Наступила пауза.
— Как живешь? — спросила Инна.
— Хорошо, прекрасно.
— Что там за театр?
— Хороший театр. — Геннадий решил отвечать только так.
— Ставишь что?
— «Чайку».
— С квартирой как?
— Предлагают квартиру. Посмотрим.
— «Чайку» — хорошо, — сказала она. — Сейчас можно Чехова ставить интересно. Как современную драму. Да?
Разговор опять иссяк. Инна посмотрела по сторонам. Рядом был ее дом.
— Может, зайдешь?
— Нет.
— Мне должны звонить.
— Ну, иди.
— Так пойдем вместе. Поедим чего-нибудь. Я одна.
Это должно было произвести впечатление на Геннадия. И — произвело.
— А где же твой этот?
— Мой этот больше здесь не живет.
— Что так?
— Мы расстались. Достаточно или нужны подробности?
— Нет.
— А у тебя как на этом фронте?
— У меня это не фронт, а тыл.
Она засмеялась.
— Это хорошо. Тыл — значит, спокойно… Я тебе давно говорила: тебе нужна хорошая жена, хозяйка. Ты же домостроевец по сути. А интересуешься почему-то эмансипированными женщинами вроде меня. Парадокс! Или уже не интересуешься?
Он промолчал. Спросил:
— А что там с бронхами у него?
— Ничего страшного. Простуды частые.
— Простуды, потому что не смотришь за ним.
— Может быть. Не будем ворошить старые темы.
Он опять смотрел на нее.
— Платье, что ли, новое?
— Новое, да. Все новое.
— А как твоя диссертация?
— Сменила тему. Средневековый театр.
— Хорошо.
— Зайдем в дом. Ну что так сидеть на улице.
— Нет.
Но она знала его лучше, чем он себя.
— Зайдем. — И поднялась первая.
Был вечер. Они лежали рядом в темноте.
— Я зажгу свет, — сказала она.
И зажгла. Посмотрела на него при свете.
— Не будешь меня ни о чем расспрашивать, хорошо?
Он промолчал.
— Куда ты? — Она предупредила его движение.
— Матери позвоню.
— Мамульке?
— Да, мамульке.
— Да нет, что звонить. Ты сейчас поедешь.
Она гладила его волосы. Он лежал, стиснув зубы.