Когда он дочитывал вторую книгу, в рубку, зевая, зашла Николь и попросила Алекса сделать ей кофе.
— Диего ещё спит, Уилл тоже, а Митч успел сбить все настройки, — пожаловалась она на французском.
Алекс отложил “Чайку по имени Джонатан Ливингстон” и направился в камбуз.
— И мне пусть сделает! — крикнула вдогонку Вильтаро.
Пока Алекс настраивал машинку и делал кофе, на завтрак подтянулась остальная команда.
Кофе пришлось делать на всех. Заодно Алекс сделал себе лёгкий завтрак и поел.
Взяв кофе для Вильтаро, он вернулся в рубку, но там в нерешительности остановился у штурманских кресел. Пока он колебался, с лестницы спустился Уилл. Что-то громко пробасив на уэльском, шотландец взял из его рук кофе и отнёс девушке.
Этот поступок неожиданно вызвал у Алекса сильное раздражение. Ему захотелось вылить кофе на голову шотландцу, но почему? Отчего такое желание? Из-за девушки? Он видел Вильтаро всего дважды и не мог сказать, что она была в его вкусе.
Может, дело в другом? Алекс мысленно посадил на место Вильтаро сначала Николь, затем Линду. Поставил вместо шотландца Диего, затем Митча. Нет, совершенно другие ощущения.
В чём же дело? Или в ком?
Размышления Алекса прервало появление в рубке Шэда. Едва увидев в отражении блондина, спускающегося по лестнице, Алекс вышел из столбняка, забрал книги с дивана и поспешил к себе. Чувствовал он себя отвратительно.
Дочитав книги, Алекс заснул и проснулся лишь к ночи.
Следующую ночь Алекс снова провёл в рубке, предварительно взяв новые книги у Кайласа. Капитан сообщил ему, что лаборатория прибудет на место через два дня.
Утром кофе каждый готовил себе сам, и Алекса никто не отвлекал от чтения.
После завтрака Кайлас пригласил его на партию в шахматы, и Алекс без колебаний согласился.
Капитан производил приятное впечатление: он был эрудированным и вежливым собеседником, а главное — негромко говорил. Партия длилась больше двух часов и закончилась ничьей. Когда фигурки были убраны, к капитану постучалась Николь. Как ни странно, она искала именно Алекса. Оказалось, что ей очень понравился его кофе, и она попросила сделать ещё порцию.
Алекс попрощался с капитаном и отправился в камбуз, следом за довольной француженкой.
Там к ним присоединилась Линда. Она тоже оценила напиток, приготовленный пассажиром. Некоторое время они втроём разбирались в настройках аппарата, но, даже повторяя точь-в-точь всё, что делал Фрост, дамам не удалось повторить вкус его кофе.
Сам Алекс не мог им помочь: для него что робуста, что арабика были одинаково горькими.
Хотя Алекс устал, женская компания была ему приятна: обе дамы держали дистанцию и соблюдали правила этикета. А самое главное — у них была прекрасная речь. Линда говорила спокойно, мало и по существу, а Николь — мелодично и мягко, как истинная парижанка. Алекс не раз переходил с ней на французский, чтобы послушать её безукоризненный диалект.
Приятное общение прервала Вильтаро. Сонная девушка сказала, что идёт спать, и пока её нет, путь в рубку для Алекса закрыт.
Алекс сказал, что понял, и удивился тому, как долго Вильтаро бодрствовала.
— Приходилось ждать, когда кое-кто уйдёт спать, — недовольно заявила она. — Не оставлять же его в рубке без присмотра!
— Прошу прощения, мадам, — виновато опустил голову Алекс.
— Мадемуазель, — невозмутимо поправила его Линда. — Виви, если он тебе мешал, надо было попросить его уйти, а не строить здесь из себя обиженку.
Недовольно сверкнув глазами в сторону брюнетки, Вильтаро вскинула подбородок и жестом поманила Алекса:
— Идём, покажу тебе ещё один отсек. Можешь сидеть там, пока я сплю.
Они прошли на камбуз, и Вильтаро направилась не прямо к шкафам и столам, а налево от деревянного ограждения, где Алекс заметил небольшую круглую площадку метр на метр. Девушка встала на неё и пригласила Алекса занять место рядом. Затем она коснулась кнопки на стене, и площадка плавно поднялась к появившемуся отверстию в потолке диаметром чуть шире, чем площадка.
— Здесь у нас оранжерея, — сухо пояснила Вильтаро.
Алекс изумлённо застыл, рассматривая новое помещение. Вместо потолка сверху простиралось то же прочное стекло, что и в рубке. Очевидно, это всё — один здоровый купол, который плавно опускался к левой стене.