— Да, ну… Я вспомнил имя.
Я приподнимаю бровь, удивленная, что он не спорит на эту тему.
— О?
Он кивает.
— Оливер Клепски.
У меня отвисает челюсть.
— Полицейский?
— Да. — Он чешет подбородок. — Когда-то мы дружили, но… он придурок. Если бы кто-то хотел вытащить меня с этого острова, я бы поставил деньги на то, что это будет либо Джордан, либо он.
Я делаю глубокий вдох, мое тело вибрирует от новой информации.
— И Джордан Томас никогда не был на твоей лодке.
Что-то вспыхивает в его глазах.
— Но Клепски был. Он был здесь раньше, когда криминалисты снимали отпечатки пальцев.
У меня сводит живот.
— То есть, ты хочешь сказать, что думаешь, что офицер Клепски — Жнец Судьбы?
— Не знаю, что, черт возьми, я хочу сказать. Но мои вещи пропали. — Он указывает на пустую нишу. — Никто даже не знал об этом.
— Но зачем ему было брать коробку? — спрашиваю я. — С памятными вещами обо мне… то есть о Морган?
Глаза Линкольна слегка расширяются от моей оговорки — во что я даже не уверена, что верю, — но он не настаивает.
— Он был на некоторых фотографиях. — Линкольн пожимает плечами, потирая щетину на подбородке. — Фотографиях из воскресной школы.
Мои внутренности застывают.
— Клепски ходит в церковь?
Рот Линкольна приоткрывается на выдохе, он медленно качает головой.
— Нет. Уже нет. Но тогда? Он практически жил там.
Мысли проносятся со скоростью тысячи миль в минуту, я пытаюсь сложить новые кусочки в пустую головоломку, но не в состоянии понять, где им место.
— С вами, ребята, хорошо обращались, когда вы были там?
— Даже не знаю, как сказать. Проповедник Картрайт никогда меня особо не любил. — Он ухмыляется. — Говорил, что я слишком много перечил.
— Я в шоке. — Я подавляю ухмылку, которая хочет вырваться на свободу, предвкушение освещает мои внутренности. — Мне нужно найти Алекса.
Я начинаю двигаться, но останавливаюсь, разворачиваюсь, разочарование оседает у меня в животе свинцовым грузом.
— Слушай… Я все еще хочу знать о Морган, я просто...
Улыбка Линкольна тускнеет, когда он отмахивается от меня, подходит к краю лодки и перепрыгивает через край.
— Я понимаю. Это важнее.
Мужчина протягивает руку, и я кладу свою ладонь в его, желая, чтобы на нас не было перчаток, и я могла чувствовать его кожу на своей. Осторожно переступаю через край, ожидая, что он отпустит меня, но он этого не делает, и легкая улыбка дразнит мои губы, когда Линкольн переплетает наши пальцы и ведет нас вверх по причалу обратно в свою хижину.
Пока мы топаем по ломким листьям, и холодный октябрьский воздух обдувает мое лицо, я задаюсь вопросом, должна ли чувствовать себя виноватой, найдя что-то, что делает меня счастливой, в тот момент, когда мы пытаемся раскрыть убийство.
Но забота о себе имеет важное значение, и я не могу наливать в другие чашки, если моя собственная пуста.
И не буду врать, приятно, что Линкольн работает со мной, а не против меня.
— Carina, — голос Алекса доносится сквозь ветер, и я улыбаюсь, когда он появляется в поле зрения, стоя на вершине холма, ведущего к дому Линкольна.
Его взгляд скользит туда, где Линкольн крепко сжимает мою руку, но кроме стиснутой челюсти, никак больше не реагирует, и я не убираю ладонь и ничего не говорю в свою защиту, хотя моя грудь горит от необходимости утешить его; дать ему понять, что он все еще важен. Алекс все еще важная часть моей жизни, несмотря на то, что я не могу дать ему то, что, как я знаю, он хочет.
Алекс переводит взгляд с наших рук на лица.
— Я как раз шел за тобой.
— Я думала, ты в участке.
— Был, — фыркает он. — Спорил с гребаным Клепски, который хочет задержать Дженсена еще на сорок восемь часов по какому-то дерьмовому обвинению.
У меня внутри все сжимается.
— На самом деле мы собирались найти тебя по поводу Клепски.
Тело Алекса напрягается.
— Мы?
— Она что, невнятно сказала? — огрызается Линкольн.
Лицо Алекса вспыхивает, и я вскидываю свободную руку в воздух.
— Стоп. Это важнее любого дерьмового состязания, которое вы хотите устроить.
— Скажи это герою. — Алекс машет на Линкольна.
Я вздыхаю.
— Зачем ты пришел за мной?
Глаза Алекса вспыхивают, он упирает руки в бедра.
— Сандра Уилкинсон нашла меня в участке, отчаянно желая поговорить. Ей нужно... многое рассказать.
Линкольн усмехается.
— В тот день, когда Сандра перестанет говорить, она умрет.
Я наклоняю голову, глядя между ними.
— Кто такая Сандра Уилкинсон?
— Секретарь проповедника Картрайта, — говорит Линкольн. — И органист на воскресной утренней службе.
Мои брови взлетают до линии волос, когда я смотрю мимо них, ища, где женщина может быть.
— И она пришла к нам?
Алекс кивает.
— Да. Она кажется напуганной.
— Где она сейчас? — спрашиваю я, отходя от Линкольна и убирая руку.
Алекс указывает на хижину.
— Внутри.
Линкольн фыркает.
— Ты оставил ее одну в моем доме?
— Она с твоей сестрой.
Линкольн что-то отвечает, но я уже на полпути к вершине холма. Если женщина что-то знает о церкви и готова поговорить, то я готова выслушать.
Сандра Уилкинсон — пожилая дама с седеющими волосами и ямочкой на щеке. Каждую субботу она ходит в парикмахерскую, чтобы сделать хорошую прическу и «узнать городские новости». У нее также есть двое взрослых детей, которые уехали с острова, как только им исполнилось восемнадцать, и ни разу не навестили ее, сколько бы раз она ни пыталась убедить их вернуться домой.
Я знаю все это, потому что в первые несколько минут знакомства с Сандрой она сама мне это рассказала.
— Послушай, между нами, — говорит она, ее взгляд скользит к закрытой двери спальни Линкольна. — Я просто не могу смириться с мыслью, что в этом городе снова произойдет что-то гнусное. — Она делает глоток из своей дымящейся кружки чая, которую приготовила Дейзи, ее нога время от времени нервно подпрыгивает под цветастой юбкой длиной до пола.
— Что может быть более гнусным, чем серийный убийца? — спрашивает Алекс, двигаясь вперед, пока не оказывается прямо рядом с тем местом, где мы сидим.
Раздражение пронизывает меня насквозь, и я свирепо смотрю на него.
— Ты не помогаешь, — говорю я одними губами, прежде чем снова перевести взгляд туда, где Сандра присаживается на край неубранных простыней Линкольна. Жар приливает к моим щекам, когда я думаю о том, почему они не застелены, но женщина отказалась говорить при всех, и было легче привести ее сюда, чем выдворить сестру Линкольна и его племянника.
— Я просто имею в виду, что больше не хочу, чтобы люди расстраивались, — парирует она. — Все, что я когда-либо пыталась сделать, это сохранить мир в этом городе.
— Мэм, — говорю я. — Поверьте, мы делаем все, что в наших силах, чтобы убедиться, что все жители в безопасности.