— Летти, мальчик имеет право злиться...
— Он злится на всех и на все, все чертово время! — взрывается она, вырывая руку и вскидывая ее в воздух. Дымящаяся жидкость выплескивается на пол, когда она дико жестикулирует, ее темные глаза сверлят меня с такой суровостью, какой я не видел с детства. — Несет на своих плечах тяжесть всего мира, сдерживая все свои эмоции, как будто это не то, что убило его отца!
Я открываю рот, чтобы возразить, и закрываю его, обдумывая ее слова.
Она права, хотя я всегда чувствовал себя оправданным в своем состоянии. Жизнь была чертовски несправедлива, и большую ее часть я провел, ожидая очередного подвоха. Постоянно на взводе пытаясь подготовиться к следующему плохому событию.
Потому что всегда что-то происходит.
Прижимая руки к щекам, моя мама вздыхает, глядя на меня.
— Джордан сказал мне, что у «Омаров Портера» дела идут неважно.
И вот оно.
Ее глаза блестят.
— Почему ты не рассказал мне о трудностях?
Покачиваясь на каблуках, я пожимаю плечами, опуская взгляд на мраморную столешницу.
— Это не твоя ответственность, мам.
Тишина.
Затем:
— Джордан, позволь мне поговорить с моим сыном наедине?
Мужчина кивает, вскакивает с табурета и направляется по коридору. Через несколько секунд открывается входная дверь, а затем со щелчком закрывается, звук эхом отражается от стен вокруг нас.
Огибая стол, мама подходит и останавливается прямо рядом со мной. Она поворачивается, прислоняясь к поверхности, и протягивает руку, поглаживая мой подбородок и наклоняя мою голову вверх.
Больно смотреть ей прямо в глаза, потому что она и Дейзи из тех людей, которые хранят там свои эмоции. Точно так же, как Морган. Когда я встречаюсь с ними взглядом, это похоже на чтение целой главы книги, и прямо сейчас мы находимся в мучительной кульминации.
Мой мозг кричит мне отступить, найти нейтральную почву для продолжения этого разговора, но я беспомощно прирос к месту.
— Ты — моя ответственность, — наконец говорит она, слегка сжимая меня.
— Ну, — говорю я с горечью, покрывающей мой язык, — было бы неплохо узнать это еще тогда, когда пытался понять, как сохранить мечту отца живой. Но нет, вы с Дейзи ненавидели все новое, что я делал. Заставили меня почувствовать себя мудаком, как будто я гадил на его память.
— Ты прав, — соглашается она, — и это было неправильно с нашей стороны. Тебе нужна была наша поддержка, а не наши насмешки. Я признаю, что отчасти причина этого в том, что никто из нас ничего не знает об омарах, но я... готова учиться, если это поможет тебе.
Мои губы сжимаются, тупая пульсация оживает в глубине моих глаз.
— Я знаю, что ты занялся бизнесом, чтобы сделать своего отца счастливым, и потому что не хотел, чтобы мне пришлось беспокоиться обо всем этом. Но если облегчить мою жизнь означает сделать твою несчастной, я этого не хочу.
Я качаю головой.
— Мам, все в порядке. Я разберусь с этим.
— Сколько у нас еще времени?
Я колеблюсь, морща нос.
— Несколько месяцев. В лучшем случае.
Она отпускает меня, подходит к тому месту, где разбилась кружка, и наклоняется, чтобы начать собирать осколки.
— Я хочу, чтобы ты снова связался с Джорданом. Через несколько дней, когда у него будет время успокоиться. Он может помочь нам вернуться в нужное русло.
Я не могу отрицать тепло, которое разливается внутри меня, смесь радости и облегчения от того, что я наконец-то начинаю чувствовать, что больше не одинок в этом деле. Но это притупляется словами, которые она только что сказала.
— Мам, я не могу этого сделать. Мы с Джорданом ненавидим друг друга.
— Нет, вы обижены друг на друга. — Она встает, сгребает осколки стекла в ладони и выбрасывает их в мусорное ведро в углу комнаты. — Обиженные люди набрасываются, когда не знают, что еще делать, и это позволяет вражде гноиться в зияющих ранах. Но ты никого не ненавидишь, и он, конечно, не ненавидит тебя. Джордан приходил сегодня повидаться с тобой, а не со мной.
Комок сжимается у меня в горле, когда я обдумываю это, думая о выражении опустошения, которое было на лице Джордана в тот день, когда я сказал, что не пойду по стопам своего отца и не присоединюсь к его команде.
Но это не было зловещим взглядом; его глаза потемнели от чего-то, что ужасно походило на разочарование, но я проигнорировал это в пользу разжигания соперничества, затевая ссоры, просто чтобы почувствовать себя живым.
Просто потому что я мог.
— Хорошо, — сдаюсь я, желая, по крайней мере, выслушать его на этот раз. Я доверяю своей матери.
Вздохнув, она прижимается лбом к моему плечу.
— Я знала, что твой отец в конечном итоге создаст тебе проблемы. Если бы он был здесь прямо сейчас, я бы засунула ему ногу так глубоко в задницу, что он бы попробовал кожу на вкус.
— Я просто хотел, чтобы он гордился, — говорю я, мой голос невольно срывается. Пытаясь найти хоть каплю счастья посреди холодного, темного мира, в котором мы живем. Удовлетворения, приходящего изнутри.
— О, детка. — Приподнимаясь на цыпочки, она обвивает руками мою шею, притягивая меня в свои объятия. — Он всегда гордился тобой.
Я возвращаюсь в хижину после наступления темноты, потратив весь вечер на обдумывание плана действий по оживлению омарового бизнеса. Это означало бы попытку использовать лодку круглый год, даже когда ракообразных почти невозможно найти.
Неизвестно, стоит ли спасать тонущий бизнес, но моя мама настояла, чтобы мы хотя бы попробовали.
Итак, вот что я делаю. Впускаю маму в бизнес.
Моне лает изнутри дома, я открываю входную дверь, и наклоняюсь, чтобы погладить его по макушке, когда я запираю нас внутри. Машина Морган была конфискована в качестве улики, поэтому, когда я иду по дому, включая свет на ходу, и открываю дверь спальни, я не ожидаю, что она будет сидеть посреди моей кровати.
Множество набросков, которые я нарисовал за эти годы, разложены веером по кругу на кровати, и она внимательно изучает их, как будто они хранят секреты, на которые девушка отчаянно хочет получить ответы.
В некотором смысле, может быть, так оно и есть.
Я замираю, каждая моя мысль полностью останавливается, когда мои глаза впиваются в ее впервые за несколько дней.
Это была гребаная пытка — оставить ее, чтобы сделать свой последний трал, после тела на капоте ее машины на вечеринке в честь Хэллоуина. Я провел девяносто процентов времени, беспокоясь о том, что она теперь стала мишенью, и желая защитить Морган.
Желая, чтобы она всегда была рядом со мной.
Но я знаю, что она все еще считает меня временным прибежищем, и я пытаюсь примириться с этим.
Рукой нахожу дверную ручку, сжимаю медь в ладони, когда открываю рот, чтобы заговорить.
Но Морган опережает меня в этом.
— Ты нарисовал ее.
Мое горло сжимается, когда я иду вперед, осматривая сцену так, как если бы вы попали в автомобильную аварию; как будто время останавливается с той же скоростью, с которой оно движется вперед.