Они говорят мне все, что мне нужно знать, и все, что я хотела узнать.
Документы об усыновлении, подписанные Камиллой Слоан. Моей тетей.
Медицинские записи, документирующие компьютерную томографию, когнитивные тесты и диагноз: очаговая ретроградная амнезия, вызванная травмой височной доли тупым предметом.
Тупо смотрю на строки на страницах, пока они не расплываются, даже не потрудившись поднять взгляд, когда дверь на чердак со скрипом открывается и раздаются тяжелые шаги моих родителей, входящих внутрь.
Сразу же понимаю, что они знают о том, что я обнаружила.
— Морган, — шепчет мама, ее голос дрожит.
Я поднимаю руку вверх.
— Все не в порядке.
Сделав глубокий вдох, я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ними взглядом.
— Мне нужна правда.
Их лица призрачно бледны, рука матери прикрывает рот, челюсть отца плотно сжата.
Я прищуриваю глаза, мой желудок скручивается, пока не кажется, что я сейчас разорвусь пополам. Никогда не чувствовала необходимости расспрашивать их о чем-либо, но внезапно чувствую себя глупо, что не сделала этого.
Я держу смятую медицинскую карту в руке, ожог предательства обжигает мои внутренности.
— Как вы могли скрыть это от меня?
— Мы не знали, что сказать! — взрывается мама. — Мы не знали, что делать. Камми появилась на нашем пороге, сказав, что у тебя нет дома и тебе некуда идти. И я... — Она задыхается от рыданий. — Я отчаянно хотела заполучить тебя.
— Это не оправдание, — огрызаюсь я, бумага дрожит в моей руке. — Неужели никто не искал меня? Я не понимаю.
— Никто не знал, кто ты, Морган, — голос моего отца дрожит, когда он говорит. — Тебя нашли рыбаки, плавающей на куске дерева в море с открытой раной на затылке.
— Чушь собачья! — кричу я. — Это работа государства — воссоединять семьи. Это была работа тети Камми. Думаешь, я поверю, что она не могла этого сделать?
Мама качает головой, слезы блестят на ее щеках. Но я не испытываю сочувствия к ее боли. Очевидно, им было наплевать на кого-то другого, когда они держали меня для себя и называли своим ребенком.
— Неужели никому не было дела? — спрашиваю я. — Неужели никто из вас не подумал о людях, которые будут скучать по мне? Тех, кому пришлось страдать, потеряв девочку, о существовании которой я всю жизнь даже не подозревала?
— Мы не идеальны, Морган. — Отец гладит маму по спине.
— Очевидно, — усмехаюсь я. — Я должна сообщить обо всех вас, чтобы вас арестовали. Вы фактически похитили меня.
Рот отца открывается.
— Но это не...
— Как вы узнали, что меня зовут Морган? — перебиваю я.
Мама икает, вытирая следы слез со своего обветренного лица, когда подходит к сундуку позади меня, открывает крышку и достает что-то серебряное. Дрожащей рукой протягивает вещь мне и набирает полные легкие воздуха.
Я выхватываю вещь из ее рук, мои глаза впитывают украшение; ожерелье, имя Морган выгравировано спереди.
— Мы... мы не знали наверняка, — заикается она, отказываясь встречаться со мной взглядом.
Неверие течет по моим венам, чувствуя, что моя жизнь больше походит на мыльную оперу, чем на реальный мир, в котором я живу.
Я чертов детектив, но никогда ни в чем из этого не сомневалась. Никогда не задумывалась о том, что не могла вспомнить большую часть своего детства, предполагая, что это нормально — с возрастом терять воспоминания. А те, которые у меня были, были рассказаны мне как история, помогая мне создавать ложные образы в своей голове.
— Вы мне противны, — шепчу я. — Не могу поверить, что вы...
— Это сделала твоя тетя Камми, — перебивает меня мама. — Она...
— О, к черту тетю Камми. — Я вскидываю руки в воздух, вскакивая на ноги. — Ей повезло, что она мертва, иначе я заставила бы ее пожалеть о том, что она играла в Бога.
Моя мама ахает.
— Морган Слоан.
— Дженсен, — огрызаюсь я в ответ, мой взгляд пронзает ее как стекло. В воздухе воцаряется мертвая тишина. — Думаю, ты имела в виду Морган Дженсен.
Ее рот разинут, как у рыбы, и мой отец высоко поднимает подбородок, глядя вдаль.
Я наклоняю голову.
— Что не так? Не думали, что когда-нибудь найду свой настоящий дом?
Отбросив медицинские записи, я крепко сжимаю ожерелье, задевая их, когда выхожу из комнаты, боясь, что если останусь, то сделаю что-то, о чем пожалею.
Они пропускают меня, и я топаю вниз по лестнице, торнадо эмоций проносится в моей груди, заставляя мое зрение темнеть, как в туннеле.
Мой первый инстинкт — уйти, но мое тело так сильно трясется, что боюсь, что не смогу вести машину, поэтому вместо этого я направляюсь на кухню, сажусь за стол и глубоко дышу, пытаясь переставить старые воспоминания в новые позиции в моем мозгу.
Я кладу голову на прохладную столешницу, пытаясь снизить кровяное давление и собраться с силами, чтобы вернуться на остров Скельм. Через несколько минут рядом со мной раздаются шаги, ножки стула волочатся по плитке. Я напрягаю челюсть, не желая смотреть и видеть, кто это.
— Я не собираюсь сидеть здесь и просить у тебя прощения.
Я молчу, хотя звук папиного голоса посылает стрелу, разрывающую на кусочки мое сердце.
— Но я попрошу тебя выслушать, хотя и знаю, что не заслуживаю этого.
Стискиваю зубы так крепко, что боль отдается в горле. Но я не поднимаю головы. Не двигаюсь с места.
— Когда я встретил твою маму...
Я издаю сардонический смешок.
— Терезу, — поправляет он. — Когда я встретил Терезу, она просто… осветила комнату. Было в ней что-то такое. Она отказывала мне неделями, а когда наконец согласилась пойти на свидание, посмотрела мне прямо в глаза и сказала, что если я не заинтересован в том, чтобы иметь большую семью, то я не тот мужчина, который ей нужен.
У меня сжимается в груди.
— На этой земле не было ничего, чего она хотела бы больше, чем быть матерью. — Он прочищает горло. — Но иногда жизнь не дает тебе того, чего ты хочешь больше всего.
Краем глаза я вижу, как он что-то протягивает и поднимаю голову.
Это УЗИ, с синим, закрученным курсивом, нацарапанным внизу.
Коннор.
— Что это? — наконец заговариваю я, мой желудок скручивает.
— Когда она забеременела в первый раз, это было похоже на рай. — Его губы поджаты, палец постукивает по верхней части снимка. — А когда проснулся посреди ночи на простынях, пропитанных кровью, это было самое близкое к смерти, что я когда-либо чувствовал.
Мое сердце сжимается, расколотые кусочки дрожат.
Он протягивает другой снимок.
Аннабель.
— Год спустя. — Он кивает на зернистое изображение. — На этот раз мы не знали до посещения врача. — Он шмыгает носом. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь объяснить чувство ожидания сердцебиения, которое никогда не наступает.
Моя нижняя губа дрожит, когда я смотрю на фотографии, мое горло сжимается.
Он протягивает еще один, смачивая языком губы.
— Через два года после этого.