Естественно, я стал искать скрытые мотивы. Мотивы Сатта казались очевидными. Он не доверял мне. Возможно, он думал, что это я продаю атомную энергию и замышляю мятеж. И, возможно, он подталкивал ход событий – или думал, что это делает. В таком случае ему понадобился бы свой человек в роли шпиона при моей персоне на время предлагаемой миссии. Эта последняя мысль, однако, не приходила мне в голову, пока на сцене не появился Твер.
Теперь обратите внимание: Твер выдает себя за купца, переключившегося на политику, однако мне неизвестны подробности его купеческой карьеры, а познания мои в этой области огромны. И далее, хотя Твер и хвастался юридическим образованием, он никогда не слышал о Селдоновском кризисе.
…Гобер Мэллоу выждал, пока аудитория впитает смысл его слов, и был вознагражден впервые наступившей тишиной. Галерея переводила дух. Это относилось, правда, к жителям самого Терминуса. До населения внешних планет дойдет лишь подчищенная цензурой версия, удовлетворяющая требованиям религии. Они ничего не услышат о Селдоновских кризисах. Но о следующих ударах узнают и они.
Мэллоу продолжал:
– Кто здесь смог бы заявить, что человек с юридическим образованием может не иметь представления о смысле Селдоновского кризиса? В Установлении имеется только один вид образования, исключающий любые упоминания о планируемой истории Хари Селдона и упоминающий только о самом этом человеке как о полумифическом мудреце…
В этот миг я понял, что Джейм Твер никогда не был купцом. Я понял, что он был лицом духовным – возможно, полноправным жрецом. За эти три года, пока он изображал, будто возглавляет политическую партию купцов, он на деле являлся, без сомнения, человеком, продавшимся Джорейну Сатту.
В то время мне пришлось бить наугад. Я не знал замыслов Сатта насчет меня самого, но поскольку он, видимо, широким жестом подкидывал мне леску с крючками, я решил добавить к ней несколько метров своей собственной. Я сознавал, что Твер должен сопровождать меня в путешествии как неофициальный страж на службе Джорейна Сатта. Что ж, если бы он потерпел неудачу, для меня придумали бы другие уловки – и я мог не обнаружить их вовремя. Уже знакомый враг относительно безопаснее. Я предложил Тверу отправиться со мной. Он согласился.
Это, господа советники, объясняет две вещи: во-первых, что Твер не есть мой друг, свидетельствующий против меня неохотно, по велению совести – как в том пытается уверить вас обвинение. Он шпион, выполняющий оплачиваемую работу. Во-вторых, сказанное объясняет некоторые мои действия при первом появлении жреца, в убийстве которого меня обвиняют – об этих действиях не упоминалось, поскольку о них и не было известно.
…В палате совета послышалось беспокойное перешептывание. Мэллоу театрально откашлялся и продолжал:
– Мне крайне неприятно описывать мои ощущения в тот момент, когда я впервые услышал, что у нас на борту объявился миссионер-беженец. Мне крайне неприятно даже вспоминать о них. Основным моим чувством была дикая неуверенность. В миг, когда событие это обрушилось на меня, я воспринял его как ход со стороны Сатта, недоступный моему стратегическому мышлению и пониманию. Я оказался в полнейшей растерянности.
Я мог сделать одно. Я на пять минут избавился от Твера, послав его за моими офицерами. В его отсутствие я установил видеорекордер. Таким образом, что бы ни произошло, все можно было бы сохранить для последующего анализа. Это было сделано в надежде – отчаянной, но решительной, – что при повторном просмотре смущающие меня моменты станут понятнее.
С тех пор я раз пятьдесят просматривал эту видеозапись. Сейчас она со мной, и прямо сейчас, в вашем присутствии, мы просмотрим ее в пятьдесят первый раз.
…Мэр монотонно стучал по столу, призывая к порядку. Члены палаты утратили спокойствие, галерея ревела. В пяти миллионах домов на Терминусе возбужденные зрители тесно обступили свои визоры; на скамье обвинения Джорейн Сатт холодно покачивал головой, обращаясь к нервничавшему верховному жрецу, – а сверкающий взгляд его был прикован к лицу Мэллоу.
В центре палаты расчистили место; свет померк. Анкор Джаэль, сидя на своей скамье слева, настроил аппарат, и после предваряющего щелчка возникла голографическая картина: в цвете, объеме, со всеми атрибутами жизни, кроме самой жизни.
Появился миссионер, смятенный и изможденный, стоявший между лейтенантом и сержантом. Изображение Мэллоу молча выжидало, затем пришли остальные, Твер позади всех.
Начался разговор, повторенный слово в слово. Сержант был призван к дисциплине, миссионер допрошен. Появилась толпа – был слышен ее рев; преподобный Джорд Парма начал свои отчаянные призывы. Мэллоу обнажил оружие, и миссионер, которого увлекали прочь, простер руки в последнем безумном проклятии; мелькнула мгновенная вспышка света.
Сцена окончилась. Офицеры застыли в ужасе, Твер зажимал уши трясущимися ладонями, а Мэллоу спокойно откладывал в сторону оружие.
Свет снова включили; пустое пространство пола в центре более не было заполнено призраками. Мэллоу – настоящий Мэллоу – снова принял на себя обязанности повествователя:
– Как вы видели, инцидент был в точности представлен обвинением – но лишь внешне. Я это кратко поясню. Кстати, эмоции Джейма Твера на протяжении всей сцены отчетливо выдают его жреческое образование.
В тот же день я указал Тверу на определенные несуразности. Я спросил у него: откуда мог появиться миссионер посредине той пустоши, где мы находились в то время. Я спросил далее, откуда могла появиться гигантская толпа, если ближайший город с достаточным населением находился в ста милях. Обвинение не обратило внимания на эти моменты.
И другие подробности: к примеру, странный, бросающийся в глаза облик Джорда Пармы. Миссионер на Корелле, рискующий своей жизнью в нарушение законов и Корелла, и Установления, разгуливает в новеньком, ярко выделяющемся жреческом одеянии. Что-то тут было не то. Тогда я полагал, что миссионер явился невольным орудием в руках Коммдора, который использовал его в попытке принудить нас к акту незаконной, отчаянной агрессии, и тем самым юридически обосновать уничтожение нашего корабля и нас самих.
Обвинение предвидело мои попытки подобным образом оправдать свои действия. Они ожидали от меня объяснений, будто ставкой была безопасность моего корабля, моего экипажа, самой миссии, и всем этим нельзя было пожертвовать ради одного человека, который в любом случае будет уничтожен – один или вместе с нами. Они отвечали болтовней о "чести" Установления и необходимости высоко держать наше "достоинство" для сохранения нашего влияния.
По какой-то непонятной причине, однако, обвинение позабыло о самом Джорде Парме как о личности. Оно не сообщило о нем никаких подробностей: ни его места рождения, ни образования, ни фактов из его предшествующей жизни. Объяснение этого обстоятельства разъяснит также и те несообразности, на которые я указал в только что просмотренной вами видеозаписи. То и другое взаимосвязано.
Обвинение не представило никаких подробностей о Джорде Парме, поскольку не могло этого сделать. Сцена, виденная нами в видеозаписи, выглядит несуразной, поскольку несуразицей является сам Джорд Парма. Джорда Пармы никогда не было. Весь этот суд – колоссальный фарс, закрученный вокруг событий, которые никогда не имели места.
…Вновь Мэллоу должен был выждать, пока замрет шум в зале. Медленно выговаривая слова, он произнес:
– Я собираюсь показать вам один кадр видеозаписи в увеличенном виде. Он говорит сам за себя. Пожалуйста, Джаэль, снова уберите свет.