Джеймс чувствовал, что ненавидит французов больше всей команды, вместе взятой. Напади они, он бы отвлекся. И, наверно, была бы попойка по случаю победы или поражения. На этот раз он бы пил! Как будто команде не всё равно. Это же “Неустрашимый”! Да в ближайшем порту перенабрать всю команду! Пусть будут только прессованные! Систему наказаний изменить, пусть каждый день с утра пораньше порют всех по очереди! По сто ударов! Пусть выживут сильнейшие! Палубу пусть драят не переставая с утра до ночи, нечего ей сохнуть! Тюремных капралов поголовно повысить и обязать перед отбоем нападать на матросов. Должность каптенармуса упразднить. Каптенармуса в капитаны и право первой ночи ему на всю команду! И второй, и третьей, и последующих. Пусть будет новый дежурный пост в графике. К морскому дьяволу полумеры! Потом пройтись под полным парусом мимо французских и пиратских кораблей. Тогда враги сами в ужасе сдадутся. Либо полопаются от смеха. Все. И опасности на море будут ликвидированы. “Неустрашимый” выполнит своё предназначение и займет достойное место в истории английского флота. Как же плохо без выпивки…
Ко всему прочему несколько дней кряду собирался туман, пока не очень густой, но опасность всё равно усиливал и, похоже, действовал на нервы не только Джеймсу. Как-то раз незадолго до построения он услышал, как Убогий жаловался Датчанину, что как-то часто у него стал развязываться гамак, хотя вроде с детства в море и узлы вязать всегда получалось. При этом Крыса пока в карцере, и сумку, как советовал Ямаец, Убогий проверяет. Вскоре прозвучала команда строиться, и разговор прервался. Когда все расходились по местам, Джеймс заметил, что Очкарик совсем зареванный, даже очки этого не скрывают.
- Есть что-то, что вы хотели бы рассказать мне после вахты?
- Всё в порядке, сэр. Из-за тумана болят глаза.
В порядке так в порядке. Нельзя помочь человеку, который сам не хочет, чтобы ему помогли. В истории с гамаком он точно вне подозрений, даже если был какой-то конфликт. Очкарик ютовый, а Убогий фор-марсовый. Вся команда бы заметила, сунься ютовый к местам фор-марсовых. Сословная разница в такой команде посильнее той, что на суше.Фор-марсовые что-то вроде элиты, ютовые чуть лучше сухопутных крыс. Тогда опять какой-то излишне ретивый капрал? Не мог же опытный моряк вдруг разучиться вязать узлы. Может быть, тут всех новеньких рано или поздно подставляют под плети? Как бы то ни было, каптенармусу рассчитывать не на что. За какой-то гамак больше десяти плетей не всыплют, а, скорее всего,всыплют меньше. В лазарете такой здоровяк от этого не окажется. Да он и следит за вещами после истории с сумкой… Тут Джеймс заметил, с каким выражением лица каптенармус наблюдает за карабкающейся наверх фигурой. Клэггарт всё знал и сам. Очень хорошо. Еще не хватало второму помощнику влезать в отношения унтер-офицера и матросов.
Но было и кое-что хорошее в тумане, замедлившем ход корабля и скрывшем его от противника так же, как и противника от него. К радости капитана Джеймс всё же добрался до корабельной библиотеки. Среди многочисленных томиков поэзии неведомым образом затесался сборник,столь ненавистных в пору обучения, речей Марка Тулия Цицерона. Многочисленные “доколе” древнеримского сенатора, обращенные к несчастному Катилине, оформились в одно собственное бесконечное тоскливое доколе. Знаменитое ” о времена, о нравы” напомнило, что разнообразные “неустрашимые” плавали во все времена. Это знание не то, чтобы успокоило, но наполнило душу смирением, достаточно тупым, чтобы продолжать плавание в сложившейся компании. В конце концов, он может злить окружающих ничуть не меньше, чем они его. Он даже выразил капитану некоторую благодарность за обустройство библиотеки на борту, хотя обычно надеялся, что там окажется вражеский снаряд, всякий раз, когда всеми обожаемый Звездный Вир сбегал туда от капитанских обязанностей. А тут этот книжный червь весь засиял, и его даже жалко стало. Хотел человек стать библиотекарем, но то ли судьба заставила, то ли семья настояла, чтобы пошел во флот. На палубе каптенармус по какому-то поводу сообщил Убогому, что тот “Не по-хорошему мил, а по милу хорош”. Надо же, смена тактики… Хотя едва ли парнишка поймет такой флирт. Элизабет всегда понимала, но это не помогло. Может быть, считала, что ей навязывают жениха? Неважно, сейчас она далеко. И не надо её сюда… С Сеймуром за обедом друг друга не подкалывали. Неплохо. Кормчий снова упомянул, что хотел бы повторить пирушку. Ну что же, жить можно. Даже на “Неустрашимом”. Может быть, с того дня на Джеймса и снизошло бы то отупение, которое помогало остальной команде смотреть на творящийся абсурд, но французы сжалились и на следующий день наконец напали.
========== Часть 5 ==========
Генерал! Только Время оценит вас,
ваши Канны, флеши, каре, когорты.
В академиях будут впадать в экстаз;
ваши баталии и натюрморты
будут служить расширенью глаз,
взглядов на мир и вообще аорты.
(И. Бродский)
Во время боя Джеймс понял всеобщее восхищение Звездным Виром. Он и вправду был хорош, когда не перекладывал ответственность на подчиненных и не следовал слепо уставу. Капитан был храбр, и интуиция у него работала. Норрингтон даже зауважал его на время боя. Команда перед общим врагом сплотилась, забыв свои повседневные распри, и действовала слаженно. Должно быть, Вир, днями сидящий в своей библиотеке, именно такими чаще всего и видел своих людей. Но француза они всё же упустили, к тому же при обстоятельствах, разом напомнивших адмиралу, где он находится.
Французский корабль скрылся в тумане и, может быть, еще не поздно было догнать его, но тут с мачты раздался отчаянный крик, заставивший каптенармуса побледнеть, а вскоре на палубу упало тело. Сначала Норрингтон, как и все, подумал, что упал Бадд, но выяснилось, тот только кричал. Ему с минуту пришлось удерживать потерявшего сознание старшего фор-марсового, но тело всё же выскользнуло из его рук, должно быть, уже мертвым. Глаза старшего фор-марсового были открыты и бессмысленно смотрели в небо. Каптенармус, разглядев лицо покойника, с облегчением улыбнулся и тут же услышал от кого-то из матросов “Будь ты проклят, Клэггарт!”. Улыбка сошла с его лица, и он обернулся на нарушителя порядка, запоминая. По-вировски дурацкое разбирательство показало, что каптенармус на самом деле был косвенно виновен в случившемся.
Старший фор-марсовый был болен, но каптенармус не отпустил его в лазарет. По версии каптенармуса больной сам отказался посетить лекаря. По версии Бадда “всё было не так”, а не заикайся он, можно было бы узнать его версию событий. Прочие матросы молчали. Может быть, и рассказали бы что-то, если бы капитан не расспрашивал их при каптенармусе. Но версия Клэггарта была удобна для рапорта и не требовала дальнейших разбирательств. Вир принял её. К тому же возник неприятный инцидент. Матросам уже было велено сдать розданное перед боем оружие, как раз тогда, когда Клэггарт приказал арестовать парня, пославшего ему проклятие. Люди развернулись к нему с оружием в руках. Пока не нападали, но и сдавать оружие не торопились. Каптенармус повторил приказ. Никто не повиновался. На его счастье начальство как раз подходило к складу.
- Сэр, эти собаки не хотят подчиняться!
Фраза была адресована капитану, но второй помощник посчитал своим долгом вмешаться.
- Эти матросы, мистер Клэггарт. Вы не псарь. Вы пока что каптенармус.