Променять собственного родственника на власть и должность, думала она, вот уж действительно истинный синторец! Как бы она ни презирала собственного брата, все равно никогда бы не сдала того плохим людям. Сианг ужасно обращался с Лиджу в детстве, но разве все обиды не позади? Или, может, Лиджу всю жизнь ждал подходящего момента, чтобы расплатиться с братом? Можно ли так кого-то ненавидеть?
— Когда мы отплывем, — тихо сказал Лиджу, — я попробую добраться до замка на решетке и открыть его. У меня остался небольшой нож в сапоге. Выберемся на палубу и…
— И что потом? — внезапно громко ответила Мэйлинь. — Ты попытаешься снова убить собственного брата?
Лиджу дернулся, как от пощечины, но промолчал.
Мэйлинь развернулась к нему. Страх и волнение от того, что они заперты и ждут своей смерти, переросли в злость, которая нашла свою цель. В конце концов, это Лиджу был виноват во всем что с ней случилось, и это он — подлый и изворотливый хайшан, готовый загубить всех вокруг ради того, чтобы считаться синторцем.
— Я не понимаю, — покачала головой Мэйлинь, — просто не понимаю тебя. Как можно так относиться к людям? Ну ладно еще ко мне, но к своему брату, к старшему брату! Ты действительно хайшан, у мурен вся жизнь не в сердце, а в их хвосте.
— Это как?
Она хотела было выругаться на него на сэянском языке, но увидела, каким растерянным был Лиджу. Он счищал ногтем пятнышко с рукава так, словно избавься от него — и все встанет на свои места.
Мэйлинь вздохнула, осознав, что не в силах оторвать от него взгляд. Кажется, ей потребуется нечто больше, чем разочарование, для того, чтобы выкорчевать из груди эти чувства. Конечно, если у нее для этого еще будет время.
— Если мурене отрезать хвост, — пояснила Мэйлинь, — то она вмиг умрет, как если бы человеку пронзили сердце.
— Прости меня, — внезапно произнес Лиджу.
Он посмотрел Мэйлинь в глаза, после чего резко отвел их в сторону.
— Я не желал, чтобы так получилось. — Он замолчал, словно набирался сил, чтобы продолжить. — Я не хотел убить брата. Просто намеревался его немного припугнуть или оглушить, но не убивать. И я не понимаю почему, но мне важно, чтобы ты знала: я все это делал не из-за того, что могу потерять симпатию принца, а чтобы вернуть Сианга. Я просто не хотел его терять.
Последние слова он произнес так тихо, что Мэйлинь еле их услышала. Она вспомнила, что рассказывал Сианг и то, как Лиджу цеплялся за него в детстве. Возможно, их отношения были непростыми, но он не мог потерять брата. Мэйлинь вспомнила о Суи. Она точно так же цепляется за свою подругу, будто исчезни та, и весь мир перевернется.
Корабль ожил. Затрещала древесина, заскрипели канаты и зашатался груз внутри трюма. Люди, спрятанные в темноте ночи, тоже оживились, будто движение судна облегчило их тяжелые мысли, ведь они покидают Синтору. Для Мэйлинь же это означало только одно — их время начало подходить к концу. Она старалась не думать о том, какой будет смерть и как об этом узнают ее родители.
— Думаю, что понимаю тебя, — наконец нарушила тишину Мэйлинь. — Моя подруга Суи тоже скоро меня покинет. И я не знаю, как ей помочь. А еще я не хочу с ней прощаться навсегда. Если бы только она могла найти работу где-то за городом. Если бы только она и ее никчемный муж умели обращаться с землей. Им бы найти человека, кто их бы обучил. Только вот еще одна проблема. Суи… Она беременная и значит какое-то время не сможет полноценно работать. Кому нужна такая обуза? А я бессильна помочь. Моя мать продала меня в работницы в чужой дом. Впрочем, это тоже уже не важно, — она вздохнула и снова подняла глаза к небу за решеткой, — потому что я сижу тут в трюме и жду своей смерти.
— Что значит мать продала тебя в работницы? Кому? Что ты там будешь делать? — В голосе Лиджу ощущалось волнение. — Послушай, я мог бы помочь твоей подруге и тебе тоже. — Он осторожно положил свою ладонь на ее руку, чувствуя, как та вздрогнула от прикосновения.
— Зачем тебе это? Вспомнил, что ты — сэянец? — с вызовом спросила Мэйлинь. — Почему ты себя тогда так странно вел, когда мы были на рынке? Разве ты не знаешь нашего языка? Да и зачем тебе я? Ты же сам мог бы обратиться к сеянцам, и этого всего бы не произошло!
— Я никогда не ощущал себя сэянцем, — холодно ответил Лиджу. — И сейчас таковым себя не считаю. Язык я давно забыл, связей не имею.
— Но почему? Это из-за того, как с тобой обращался Сианг? — Она старалась подбирать слова как можно осторожнее, боясь, что он снова замкнется в себе и не захочет с ней разговаривать. Говорить с ним напоминало вскрытие раковины — одно неверное движение, и нож либо сломается, либо раскрошит раковину.