А потом он уехал на два месяца из Москвы — сразу несколько заказов в разных городах. На третий день после возвращения позвонила Маша. Просила прийти на ее выступление.
— Мне очень нужно, чтобы был ты.
Александр, как всегда, сел за столик у самого помоста. Ради этого он приходил раньше и убирал другие стулья, чтобы никто не сел рядом. Маша вышла, сначала нашла взглядом его, потом взяла микрофон. Она была в простом черном платье до колен и без рукавов. Александр заметил, что она похудела и бледнее обычного. Даже не загорела этим летом. Нелегкий, наверное, это труд — шутить для потехи разных бездельников.
— Впадаю я недавно утром в кухню, чтобы пожрать-попить, а там мать клеит на стенку большой цветной плакат. На нем мужик, голый до пояса, ниже просто не видно, весь в блестящих мускулах и со зверским оскалом на роже показывает на меня пальцем. И подписано: «Ты записался в добровольцы?» «Это что, мамаша? — спрашиваю. Ты на помойке нашла? Ты не падала перед этим?» А она такая: «Просто на новой работе выбрасывали старый архив, смотрю: такой парень лежит под ногами. Я взяла. Ну, висит и висит у нас». Я бы даже не заморачивалась. Только мама то смотрит на него как на икону, то прижимается к голому торсу, как кошка в гоне…
Александр слушал с изумлением. Маша никогда не улыбалась во время выступления, говорила очень серьезно. Именно это многих смешило еще больше. В новой мульке было немало забавных, местами беспощадных, почти сатирических деталей. Он и сам несколько раз улыбнулся. Но ему страшно мешал отчетливый образ тети Кати, худой, изможденной, с морщинами усталости и безнадежности, изрезавшими все лицо, с такой ранней сединой, которую замечают все, кроме нее. Зачем Маша это делает? Мстит за обиды или, наоборот, она так убивает свою бессильную жалость к матери?
Дальше по сюжету была вполне профессионально прописанная в юмористических тонах ссора матери и дочери из-за плакатного типа. Долгая пауза, во время которой наступила полная тишина.
— И знаете, кого она выбрала? — спросила у зала Маша. — Она выбрала этого блестящего истукана. Свернула его в трубочку, положила в рюкзак, кинула туда же бумажник, ключи, новые комнатные тапки и сказала, что поживет в другом месте. Там, где сможет повесить на стенку любимую картину. Образ, так сказать, мечты.
Маша опять так надолго замолчала, что публика стала орать: «Что потом было?», «Дальше, Машка, не томи», «Они поженились?».
— Может, и поженятся, — негромко произнесла Маша. — На небесах. Утром ко мне пришла полиция и сказала, что маму задушили прямо за нашим сквером. Из рюкзака забрали бумажник и ключи. Истукана оставили. Он вернулся домой. Мне сказали замок поменять.
Зал потрясенно затих. Александр потерял дар речи, потом появилось одно желание: быстро уйти отсюда. Маша перешла ту условную черту, которую даже тут соблюдали. Александр еще не слышал настолько черного юмора о родной матери. Но встать у него не получилось, как будто его приклеили к стулу.
«Машка, ты чего? «Машка, ты не сбрендила, часом?», «Маня, продолжай!» — раздались выкрики с мест. А какой-то мужик за соседним столиком встал и произнес властным баритоном: «А ведь неплохо! Я даже обалдел. В этом что-то точно есть», — и он зааплодировал.
Маша поклонилась и молча ушла за кулисы. Александр не заметил, как оказался на улице, за рулем своей машины. Хотел рвануть, чтобы поскорее оставить позади это место, но вдруг увидел темную фигурку, которая бежала уже впереди машины. Это была Маша, и она явно убегала от того маршрута, по которому ее обычно провожали домой поклонники. Он обогнал ее, остановил машину, выскочил, схватил за плечи:
— Маша, ты вообще здорова? Что за ужас пришел в твою инфантильную, дурацкую голову?
Маша вывернулась из его рук и села прямо на асфальт, который был уже по-осеннему холодным. Поза была такой беспомощной, что Александр понял: она сама не встанет. Если он уедет, она так и будет сидеть, потому что заблудилась в жизни, как в два года не могла выбраться из-за дивана, куда протиснулась в щенячьем задоре.
Он резко поднял ее и потащил к машине. Усадил рядом с водительским местом, доехал до ближайшего пустынного двора и остановился.
— Ты знаешь, мне страшно везти тебя в наш дом. Я не могу решить, что…
— Подожди, — тихо сказала Машка. — Не начинай орать. Я ничего не придумала. Мою маму убили. Все так и было. Она ушла из-за того, что мы поругались, а ее убили. Какой-то подонок душил ее, пока мама не перестала дышать. Забрал кошелек: в нем две карты с маленькими суммами и пять тысяч наличными. Ты прав: меня нельзя везти в наш дом. Там кончилась моя жизнь. Я потеряла вас обоих, а больше искать никого не хочу. Решила людей посмешить. Под занавес. Людям нравится, когда кого-то убивают. А я даже не собираюсь держаться и справляться, как мне соседки говорят. И зарывать свою родную маму в землю я не буду. Я такое не могу. Лучше найти себе нору и дотерпеть в глухом молчании, сколько получится.