— Так она — часть моей работы. Без нее ничего бы не вышло. Замечу скромно, что существуют и специальные знания.
— Семен Михайлович, мне даже нравится ваша мысль, но вы, наверное, уже поняли, что они со мной никуда не пойдут. На все, что я предлагаю, — резкий отказ.
— В таком случае мы на сегодня закончили. Сейчас придет следующий пациент. Разумеется, когда решите, что вам со мной нужно еще поговорить, — запишитесь.
Никитина надела куртку, взяла сумку, медленно, как будто нерешительно подошла к двери и остановилась.
— А если я вас о чем-то попрошу? — спросила она. — Дополнительная, так сказать, услуга. Я, конечно, оплачу…
— Мне уже страшновато, — улыбнулся Семен и подумал, что для него это не совсем шутка. — Но скажите.
— Я вообще-то с таким предложением и шла, но не решилась. А сейчас подумала: чего мне терять. Так вот. Я записала на бумажке место работы мужа, название и адрес мотеля, куда они с Катей ездят. Такое же может быть, что вы, совершенно незнакомый им человек, случайно окажетесь рядом… Даже пообщаетесь, как это бывает с людьми на отдыхе. И сделаете свой, пусть даже поверхностный и не окончательный, но профессиональный вывод. На что все это похоже. Как вам? Согласитесь с Геной, что я безумная тварь?
— Не так категорично, конечно, Евдокия. И я вас даже понимаю: есть смысл узнать еще чье-то объективное мнение. Но я всего лишь частный психотерапевт. В моей лицензии немало услуг, связанных с помощью пациентам. Но там нет, к примеру, слежки, попыток втереться в чье-то доверие, нарушить неприкосновенность личной жизни. Понимаете, я не следователь, не частный детектив. Я даже не орган опеки, как вы. Все перечисленное выше — для меня табу, нарушение профессиональной этики и Конституции точно.
— Понятно. У нас же все так свято чтут Конституцию… А если бы я, не зная, кто вы, просто схватила вас за руку на улице и попросила помочь мне спасти своего ребенка от смертельной опасности — вы бы тоже мне все это сказали? Конечно, да. Любой человек так бы сказал. Никому не нужно чужое горе. Никому на земле не интересно, выберется ли из своей западни одна странная тетка и ее маленькая дочка… Никому. Вас хвалят в интернете, мне тоже кажется, что вы неплохой специалист. Но я бы выбросила на помойку вашу лицензию. Специалист вы хороший, если все, что о вас пишут, — правда… А человек — такой, как все. То есть никакой. Но я все-таки оставлю вам свою бумажку. Чисто для себя: вроде бы я что-то сделала сегодня.
Никитина вернулась к столу, бросила на него бумажку и резко вышла. Семен услышал из приемной возмущенный возглас Таси:
— Да что ж такое! Семен Михайлович, она на этот раз меня чуть дверью не убила. Прямо по лбу… Ушла, слава богу.
Он работал до вечера. Потом поехал навестить Валентина Сергеевича, это на другом конце Москвы вообще-то. Домой вез тяжелый клубок мыслей в черепной коробке. Семен думал лишь о том, что было, что узнал, что сказал людям после приема Никитиной. Но что-то постороннее, непрошеное билось в мозг, скреблось в душе… Это была Никитина.
Через неделю Евдокии Никитиной позвонила по мобильному телефону Тася.
— Это Евдокия Григорьевна Никитина? Таисия вас беспокоит, секретарь Семена Михайловича, психотерапевта. Он предлагает вам записаться к нам на прием. В ближайшее удобное для вас время.
— А в чем дело? — нервно спросила после паузы Никитина. — Почему и в связи с чем такая забота?
— Не могу ответить, — официально ответила Тася. — Мне врач о таком не докладывает. Так вы хотите записаться?
— Да. Можно прямо завтра? Примерно в четыре?
— Есть. Вы записаны на завтра, ждем в шестнадцать ноль-ноль. К нам не опаздывают.
Когда Евдокия Никитина вошла в кабинет Семена, он заметил в ее взгляде не только характерную для нее настороженность, но и затаенный страх. Она даже сначала осмотрела комнату, а затем поздоровалась с ним. Фобия… Она боится, что он устроил ей тут западню, провокацию: санитары, полиция…
— Садитесь, Евдокия, — произнес он. — Устраивайтесь удобнее, разговор у нас серьезный. Советую отдышаться с дороги, выпить кофе, Таисия сварит. Хотите?
— Да, давайте, — отрывисто ответила Никитина.
Он так долго молчал, что Евдокия почти взмолилась:
— Да говорите же вы, наконец. Или вы нарочно меня мучаете? По какой-то своей дурацкой методике?
— Да нет. Я просто ищу тональность. И, в общем, нашел. Я хочу говорить с вами прямо и честно, ничего не замалчивая, не утаивая, в расчете на то, что вы начнете отвечать тем же. Только так что-то может получиться. Дело в том, что мы сегодня будем не вдвоем.