— Прости, что неожиданно, — доносился мамин голос. — Надо встретиться. Срочно. Нет, не деньги. Не телефонный разговор… Да, могу с самого утра, я взяла отгулы… Хорошо, давай у тебя на работе, в девять… Да… Пока.
Вскоре Настя отправилась в свою комнату. Обычно перед сном мама заходила к ней, сажала дочь на край расстеленной кровати и переплетала ей волосы. Деревянным гребешком расчесывала пряди, выпрямляла их, после заплетала в одну тяжелую косу, говоря при этом что-нибудь вроде: «Я тебе в рюкзак яблоко положила, съешь на перемене, в школе слушайся только учителей…» Свет в комнате мягкий, приглушенный торшером, руки у мамы ласковые, голос тихий, успокаивающий, и Настя начинала засыпать еще до того, как оказывалась под одеялом. Сегодня Настя думала, что мама к ней не зайдет, но она пришла.
Мама так и не переоделась. Лицо смотрелось несчастным, но не каменным, как вначале. А руки остались ласковыми. Стоя у Насти за спиной, она выбирала пряди, расчесывала их и поглаживала рукой.
— Доченька. — Голос мамы оставался глуховатым, больным. — Ты не обращай на меня внимания. Ничего не случилось. Просто очень устала. И голова болит. Поэтому и плакала. Все будет хорошо…
Она снова и снова проводила гребешком по волосам и повторяла: «Все будет хорошо», словно в этих словах таилась неведомая сила, какое-то древнее заклинание. Потом, когда Настя легла в постель, взяла ее руку в свою ладонь. У Насти на кровати с незапамятных времен оставалась мягкая игрушка — большой лохматый медвежонок, подаренный ей на какой-то из дней рождения. Медвежонок спал вместе с ней. Обычно мама не обращала на него внимания, а тут взяла и погладила медвежонка по голове.
— Я тебе ничего не приготовила на завтра. Ты, как проснешься, достанешь в холодильнике яйца и сделаешь себе омлетик, ладно? Спи побольше, пока каникулы. Высыпайся. И ни о чем плохом не думай. Все будет хорошо…
Настя не помнила, как заснула. Проснулась она внезапно, словно кто-то потряс ее за плечо. Плыла глубокая ночь, в окне через неплотно завешенную штору было видно, что весь город лежит во тьме. Горело только одно окно в доме напротив. Это окно всегда светилось по ночам. Когда-то Настя даже спросила у мамы, почему в той квартире не гасят свет. «Наверное, там живет очень одинокий человек», — ответила мама. Когда не получалось уснуть, Настя старалась представить себе этого человека. Желтый квадратик, непроизвольно притягивая к себе взгляд, светился в морозной тьме. Какое-то время Настя смотрела сквозь тюль на это окно, а затем ей послышалось, что из комнаты мамы доносятся приглушенные звуки плача. Встав с постели, она тихонько приоткрыла свою дверь и прислушалась. Но ей показалось. Мама спала.
Во всяком случае, в квартире стояла тишина.
Вернувшись в постель, Настя залезла под одеяло и долго лежала с открытыми глазами. Затем ее мысли словно кто-то разгладил, и она заснула, на этот раз окончательно, спокойно, без сновидений — до утра.
04.01.1995
Высокая, под потолок, густая елка занимала весь угол офиса. На темно-зеленых лапах в полном беспорядке висели ленты конфетти, весь пол был усыпан разноцветными бумажными кружочками из хлопушек. У основания елки, в вате, символизирующей снег, лежала большая розовая свинья. Плюшевая свинья улыбалась нарисованной улыбкой, обещая каждому принести счастье в наступившем году.
— Пальто прямо на стул повесь. Еще не убрались после корпоратива. Компаньоны в отпуске. Давай я тебе кофе сделаю, — предложил бывший муж, когда Ольга зашла в офис.
Офис располагался в двух небольших комнатах с недавним евроремонтом. На белых стенах висели расписанные иероглифами египетские папирусы в рамках. Во второй комнатке за компьютером сидела новая жена Сергея — молодая круглолицая девица с быстрым, лисьим взглядом, в модных обтягивающих штанах. Они работали вместе. Такая где сядет, там уже не слезет. Дверь она оставила открытой.
— Леша пропал. Без вести, — глядя мужу в глаза, тихо произнесла Ольга.
Она многого от него ждала. Тот милый, задерганный неудачами и неустроенным бытом недавний студент, за которого она выходила замуж, ничего не смог бы сделать сейчас для сына. А нынешний Сергей мог. В нем появилась уверенность, жизненная хватка. Иногда, когда они встречались на бегу, когда он передавал детям деньги или подарки, Ольга отмечала для себя, как он меняется. Даже походка стала солидной. Идя сегодня сюда, Ольга верила, что ей надо только донести свою беду до него, а дальше он скажет: «Так. Все понятно» — и решительно потянется к телефону. Это же и его сын. И сразу станет легче, исчезнет невыносимая неизвестность, появится ясность и четкость в действиях,