— Возьми, — веско повторила мать и вышла из комнаты.
И Ольга сразу бросилась к шкафу, где хранились семейные альбомы. Затем одернула себя — зачем кому-то Леша маленький; быстро пошла в комнату Насти, взяв со стола фотографию в рамке, последнюю по времени, которую сын прислал из учебки. Положила ее поверх вещей, лицом кверху, не замечая, как задрожали руки.
Потом было прощание. С нежностью обняла дочь, и глаза ее в который раз за эти дни снова стали мокрыми.
— Доченька, я скоро… — говорила она, целуя Настю. — Побудешь с бабушкой. Об Алеше надо узнать… Веди себя хорошо. Не скучай. Я буду о тебе каждую минутку думать. Я очень быстро, доченька…
Настя всхлипнула.
— Все, все… — Мать прижалась к дочери мокрой щекой.
Как Ольга потом корила себя за это смазанное, торопливое расставание. Но тогда она не понимала, что уезжает в другую реальность; что, уезжая туда, никто не может сказать, когда ты вернешься и вернешься ли вообще.
Вытерла себе и дочке слезы. Затем присели на дорожку. Бабушка размашисто и криво перекрестила спину уходящей с чемоданом Ольги.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПУТЬ
09.01.1995
Зимой в Москве подтаявший от реагентов снег и грязь на входах в метро. Потоки людей в этой слякоти. На эскалаторах и в вагонах метро лица у всех замкнутые и невыспавшиеся. Все куда-то спешат. Парни, мужчины, старухи с какими-то узлами, девушки в пуховиках, со взбитыми по моде волосами, с неестественно яркими наведенными румянами на щеках.
Возле выхода из метро стояли распространители с заклеенными в целлофан объявлениями в руках. Что-то говорили. Шныряли вокруг какие-то бритоголовые типы в кожаных куртках; из киосков доносилась музыка — то обрывки шансона, то кавказские мотивы, совершенно неуместные здесь, среди слякоти, зимы и круговерти русских лиц.
Казанский вокзал с красными стенами и сводами, с башней со шпилем, стилизованной под башню Кремля, находился у станции метро «Комсомольская». В некоторых помещениях вокзала шла реконструкция. Там стояли леса, сверху сыпалась счищаемая побелка. По всему вокзалу стоял резкий запах краски. В зале ожидания присесть оказалось невозможным, огромное помещение гудело от людских голосов, все места были заняты. На подоконниках, на чемоданах у стен — везде сидели люди, проходы были заставлены набитыми баулами.
Матушка-Россия торговала.
До поезда оставалось еще два часа. Ольга, пройдясь по вокзалу, вернулась на улицу. Она устала от дороги: двое суток до Москвы прошли в набитом плацкартном вагоне, среди торчащих с верхних полок ног. До Моздока тоже предстояло ехать в плацкартном вагоне, причем на боковой полке. Хотелось есть, но на ресторан или кафе тратиться было нельзя, она считала каждую копейку. Подошла к ближайшему киоску, купила пластиковый стаканчик кофе и беляш. Стоя за столиком, выставленным на мокрый тротуар, запивая глотком кофе клейкое, пропитанное маслом тесто, она, морщась, ела этот беляш, а вокруг нее потоками двигались люди.
Солдатик в шапке с кокардой, с вещмешком на плече, невысокий и худенький, чем-то похожий на Алешу, подошел к киоску, купил себе хот-дог и стал за столиком рядом с ней. Одна рука его была в гипсе. Солдатик мог ехать откуда угодно, но Ольга почему-то решила, что он возвращается из Чечни. Пока солдат жадно поедал вокзальную булку с синеватой сосиской, она во все глаза смотрела на него: для нее он являлся представителем неведомого мира, в который она отправлялась.
— Простите. А вы не из Чечни едете? — не выдержала Ольга, когда солдатик доел последний кусок пирожка и с сожалением бросил взгляд на витрину ларька, где за стеклом пестрели разноцветными упаковками шоколадные «Сникерсы» и «Марсы».
— Не… — Солдатик принялся копаться по всем карманам. — Я из Можайска. Часть там стоит. В отпуск еду.
— А с рукой что? — немного разочарованно спросила Ольга.
— Да так… Упал неудачно.
Денег у него больше не было. Одной рукой он вытащил из кармана какую-то мелочь, посмотрел на нее, вздохнул, засунул обратно и вновь бросил тоскливый взгляд на витрину киоска.
— Давайте я вас угощу, — быстро предложила Ольга. Она купила солдатику еще пару беляшей, несколько шоколадных батончиков, большую бутылку лимонада. Разложила все это перед ним на столе, улыбнулась, кивнула головой и, не оглядываясь, пошла к перронам, словно спеша уйти от слов смущенной благодарности солдатика. Солидарность матерей. Может, и ее сына кто-нибудь накормит.