— 131-ю вывели из Грозного, — ответил он после нескольких жадных затяжек. — Сейчас остатки бригады располагаются в районе аэропорта Северный. Командная цепочка почти полностью уничтожена. Связываться с ними бесполезно, никто ничего знать не будет.
— Что же делать? Как узнать? В Чечню ехать? — Ольге было легче, что за целый день нашелся единственный человек, который хоть что-то знал, и одновременно она ненавидела его за его слова.
— Вы себе не представляете, что там творится… — Подполковник бросил недокуренную сигарету на землю и растоптал окурок берцем. — Вам туда нельзя. Ваш сын мог погибнуть, мог попасть в плен, оказаться раненым в лазарете другого подразделения. Хотя… Я вас понимаю. Искать надо… Здесь вы его точно не найдете. В принципе, в Северный съездить можно, там относительно безопасно. Только вас не пропустят через блокпосты. Знаете что… Я возьму здесь кое-какие документы, позвоню родным — и ближайшим вертолетом назад. Могу взять вас с собой. Через день-два на вертолете вернетесь. Сразу говорю: когда прилетим, с территории аэропорта — ни ногой! Только в штаб 131-й бригады. Ну что, полетите? Тогда давайте через три часа на этом месте.
Ровно через три часа Ольга стояла возле шлагбаума с чемоданом в руках. Валентина Николаевна осталась ждать ее возвращения в вагончике. Вместе с фотографией Алеши в чемодане лежала фотография и ее сына, в сумочке бумажка с номером части. Там же, в сумочке, иконка, подаренная попутчиком Славой. На иконке Владимирская Божия Матерь, такая же, как в храме в Томске. Прошел час, за ним другой. Вертолеты прилетали и взлетали, через шлагбаум проходили какие-то военные, а подполковника все не было. Ольга ждала его четыре часа, пока не начало темнеть.
А потом через весь город, с чемоданом вернулась в вагончик и впервые за время отъезда из Томска заплакала.
13 января, спустя пять дней после отъезда Ольги, в квартире Новиковых в городе Томске зазвонил телефон. Трубку взяла бабушка.
Мама, это я, — раздался в трубке неожиданно близкий голос Ольги. Оля, ты где? Что с Алешей? — растерялась мать.
Мама… Я в Моздоке. У меня все хорошо. Лешу еще не нашла. Это оказалось не так просто. — Голос Ольги электрическим импульсом шел по проводам, по закопанным кабелям, на тысячи километров до родной квартиры. — Знаю только, что он действительно в Грозном. Мама, хочу тебя попросить… Ты только не ругайся, ладно… В общем, мне надо больше времени. Сколько, не знаю. На работу я позвоню. Ты можешь с Настей еще побыть? Если скажешь «нет», завтра возьму обратный билет.
— Что, там и вправду так страшно, как по телевизору показывают? — помолчав, спросила мать. Я не знаю… Да. Оля… — Несмотря на то что слышимость была отличная, мать говорила громко, с силой прижимая трубку телефона к уху. — Доча… Ты за нас не волнуйся. Настя ходит в школу, у нас все хорошо. Деньги у меня есть, продуктов полно. На днях, пока Настя в школе, съезжу домой, пенсию получу и варенья привезу побольше. Блинчики вместе печем… Она досмотрена, ты за нас не переживай. Делай, что надо. Дома у тебя все в порядке. Говорим постоянно о тебе и Леше. Ты только никуда не лезь… Я пробуду столько, сколько нужно. Ты что, плачешь? Не плачь. Доча, мы тебя любим. Все, даю Настю…
— Мама, мамочка… Мы с бабушкой каждый вечер телевизор смотрим про эту Чечню, — взволнованная Настя перехватила трубку. — Как ужасно, что Леша там. Ты только осторожно там, ладно? Очень скучаю по тебе. Мамочка…
Через пять минут оплаченное время междугороднего разговора истекло. Трубка омертвела. Вытирая платком глаза, Ольга вышла из переговорной кабинки почтового отделения. Она пыталась сказать дочери и матери, как сильно она их любит, что они и Алеша для нее все, но слова — это только слова, они лишь обозначают чувства, но не передают их. Пять минут побыла дома и вернулась в Моздок: маленький городок, переполненный военными.
Возле почты ее ждала Валентина Николаевна.
Поздним вечером женщины сидели в вагончике. Позже, весной, когда в Моздок начнется нашествие матерей, власти выделят им спортзал в техникуме, где поставят двухъярусные кровати. Но это будет потом. Ольга и Валентина Николаевна приехали слишком рано, никто им не помогал, поэтому они были вынуждены оставаться в этом вагончике, одиноко стоящем на запасных путях.