— Заходите, пожалуйста. Я как раз чай делаю. Чай будете? — не снимая пальто, так как отопление в здании отсутствовало, поднялась ему навстречу Ольга.
Лейтенант отрицательно покачал головой.
— Нет, спасибо. Замполит просил зайти. Сказал, что вы ищете сына. К сожалению, танкистов я почти не знал.
Ольга молча протянула ему фотографию Алексея. Лейтенант долго рассматривал снимок, затем покачал головой и вернул фото Ольге.
— Не знаю… Не уверен… Не помню я. Там очень много народа было. Кроме того, грязные все, одни глаза и зубы блестят. Простите, но…
Говорить больше было не о чем.
— Пожалуйста, подождите, — тихо произнесла Ольга. — Я же мать. Знаете, как страшно вот так давать смотреть фотографию ребенка? Ждать, что кто-нибудь скажет: «Видел его. Убит». Я приехала сюда с надеждой, я живу надеждой… Мой сын находился в танке вместе с командиром роты. Если не про Алешу, так про командира расскажите, про их танк. Прошу вас. — Лицо Ольги исказилось. — Умоляю вас! Расскажите. Вы же были там, вы можете подсказать мне, где искать…
Через несколько минут Ольга разливала настоявшийся в банке чай по кружкам. Лейтенант сидел с ней за столом, расстегнув бушлат, сняв шапку и подсумок, а автомат положив себе на колени. Было видно, что он ни на секунду не хочет расставаться с оружием. В окно можно было увидеть, как со взлетной полосы, чуть задрав хвосты, взлетают два вертолета.
— Мы вышли колонной 31 декабря. Колонна огромная. — Вначале голос лейтенанта звучал ровно, без эмоций. — Около восьми утра прошли мост через реку Нефтянка. А где-то в одиннадцать по радио пришел приказ входить в город. Я видел в триплекс танк Грозова, он шел в голове колоны.
Приказ был занять железнодорожный вокзал. Комбриг выбрал направление по улице Маяковского. А там куча перекрестков. Карты еще советские, названия улиц давно сменились, проводников нет. В общем, колонна растянулась. Город пустой, спросить не у кого. Жители попрятались. Короче, поплутали, но кое-как вышли на привокзальную площадь. Там уже были танки 81-го полка. Мы заняли вокзал, они — постройки на товарной станции. На привокзальной площади случай был. — Лейтенант усмехнулся одними губами. — Какой-то чеченец безумный залез на броню одной из БМП с ножницами в руках и пытался люк открыть. Стащили его, дали по уху. Чувство такое было, знаете, как в кино, никто серьезно происходящее не воспринимал. Слышали, как где-то ухает, как где-то в городе бой идет, но все как ненастоящее, как будто игра какая-то…
Лейтенант сделал глоток горячего чая, полез в карман за сигаретами, затем спохватился, вопросительно поднял брови и, увидев согласный кивок Ольги, чиркнул зажигалкой.
— Там в городе убивали 2-ю штурмовую группу, — продолжал он. — Они попали в засаду, боевики перегородили дорогу несколькими пожарными машинами и расстреляли вставшую колонну из гранатометов. Техника горела. Люди горели заживо. А мы не слышали. Только потом, по крикам по рации начали понимать…
Мы расставили всю технику на привокзальной площади. Неправильно расставили — рядами, как на парад. Никто же ничего не понимал. А потом началось. В эфире треск — боевики связь заглушили. Тут уже ощущение кино кончилось. Страшно стало. По нам начали бить из гранатометов, минометов. Грохот кругом. Одна машина вспыхнула как спичка, вторая, третья. Солдаты же все необстрелянные, мальчишки — как только бой начался, впали в оцепенение, вылезали из бронетехники, бежали куда-то или просто садились на землю и закрывали голову руками. Да и некоторые офицеры не лучше. Мы все побежали к зданию вокзала: и экипажи танков, и разведка, и экипажи с 81-го полка — все.
К пяти часам пошел непрекращающийся бой. Для раненых отвели помещение без окон, убитых вначале выносили на улицу, складывали у стены, потом так оставляли. Бойцы в вокзальном ресторане нашли мешки с мукой, закладывали ими окна. С гранатомета попадают — все в муке, в дыму, подоконники в крови. Ползали на животах от окна к окну, отстреливались. Крик кругом. Комбриг по рации помощь просит, а чеченцы на этой волне над нами издеваются… Жутко было…
«К пяти часам…» — повторила про себя Ольга. Вспомнилось 31 декабря, новогоднее застолье на работе, начавшееся как раз к пяти часам вечера. Сдвинутые столы, скатерти, фужеры. Шум усаживания, запахи салатов, духов. На стене, на плакате веселая розовая свинья с надписью «С Новым счастьем!». А она сама, нарядная, переговаривается с соседками, и глаза, наверное, искрятся, каку всех.