«Что я делала первого января? — отстраненно вспоминала Ольга. — Спали с Настей до обеда, вечером пошли на городскую елку, на каток. Кругом музыка, родители с детьми, веселые лица. Блаженное неведенье…» И тут же почему-то влезла картинка из настоящего — горящий дом и танцующий возле него босой чеченец…
— К середине дня мы поняли, что помощи не будет, — глухо говорил лейтенант. — Десант заехал на минное поле, другие колонны увязли в боях или повернули назад. Весь город горел. К 16 часам комбригом было принято решение с сумерками идти на прорыв, пробиваться к своим вместе с ранеными. Радиостанция почти не работала, сели батареи, но комбриг успел договориться с артиллерией, чтобы ровно в 17.00 они навесили над нашим районом дымы. Мы выносили раненых в зал ожидания. Офицеры собрали механиков-водителей — по одежде искали, по шлемофонам на голове. Собрали из них группу, чтобы пробраться из здания на привокзальную площадь, найти уцелевшие машины. Один танк завели — его тут же подожгли. Второй — то же самое.
В общем, сумели вывести несколько БМД и три танка. Укрыли их у здания поликлиники. Выставили заслон. Под прикрытием темноты перебрались к машинам и начали грузиться. Я сел на танк, на броню. Со мной еще человек десять — наши, самаровцы, танкисты какие-то. Облепили танк везде: сидели, держались за пушку, за пулемет, сгрудились за башней на моторной решетке. Как выехали, колонна сразу распалась. Мы ехали на полной скорости вслед за БМП, видели на тротуарах костры, у которых грелись боевики. Механик гнал машину на шестой передаче. Потом ахнуло. Бойца, что сидел на внешнем баке, разорвало. БМП впереди загорелась и встала, развернувшись на дороге. Наш механик, одурев, стараясь выйти из сектора обстрела, не снижая скорости, со всего маха ударил горящую БМП в бок, чтобы расчистить проезд, Он забыл, что на броне сидели люди. БМП отлетела метров на пятнадцать.
Я пришел в себя на земле, там какой-то скверик был. Помню, на листьях прошлогодних лежал. Люди с брони все разлетелись кто куда. Не знаю, что с ними стало. Танк от удара остановился. Видел, как в него еще две гранаты залепили. Я пополз под танк и спрятался там. Лежал почти сутки. Днем два раза чеченцы подходили, слышал их голоса. Как стемнело, вышел и пошел по городу. Как меня не заметили, не знаю. Черный, оборванный, из ушей кровь… К утру вышел за частный сектор, нашел танковые следы и пришел к нашим. Оказалось, что из Грозного не смогло прорваться ни одной машины. Все там остались…
Лейтенант замолчал и взял кружку с остывшим чаем. «А ведь он знает, что с Алешей. Знает, но не хочет говорить. Ему хватило, он не хочет видеть, что со мной будет потом», — мелькнула мысль у Ольги.
— Я не знаю, что произошло с вашим сыном, — словно угадав ее мысли, покачал головой лейтенант и посмотрел ей прямо в глаза. — Честно, не знаю. Капитана Грозова вроде вывозили на одном из двух других танков. Помню, что привязывали петлей ремня за руку к поручню. Но это не точно. Те танки выходили перед нами. Про первый ничего не знаю. Второй видел. Как вам объяснить… Чеченцы на нашей волне на рациях сидели, знали все позывные. А среди них и русские были, и украинцы, говорившие без акцента. Они, выдавая себя за помощь, заманили тот танк на соседнюю улицу. Когда мы проезжали, там что-то горело. Стреляли там. Не знаю… Не помню я!
— Где это место? — совершенно чужим, осипшим голосом спросила Ольга.
— Ручки нет? Ладно. Смотрите… — Палец лейтенанта прочертил на столе невидимый круг. — Вот вокзал. Отсюда влево улица. Сразу перекресток. Вот в эту сторону, понятно? В зареве я там видел пятиэтажный дом торцом. Гаражи какие-то. Название улицы не знаю. Магазин там был на первом этаже, витрины разбиты… Вот возле этого дома шел бой…