Миг прошел, и перед Ольгой вновь сидела говорливая девушка, посланная редакцией в зону боевых действий по принципу «кого не жалко».
— Главное, голову не мыть. И вообще не мыться, — тараторила она. — Как только голову помою, обязательно обстрел начнется. Прямо мистика…
К теме интервью больше не возвращались. Наташа выпила кофе, съела шоколадку, посмотрела на часы и заторопилась. Но перед уходом она показала, что умеет быть серьезной.
— Вы, как сына найдете, обязательно со мной свяжитесь, — сказала девушка Ольге. — Я буду без связи, но вы звоните в редакцию, они знают, как меня найти. Вот телефон. Звонить можно из Ингушетии, там есть почта. Обязательно свяжитесь. Знаете, если пресса освещает выкуп или обмен, это совсем другое дело. А я буду оставлять в редакции информацию о пленных, которых видела, мало ли, может, вашего сына уже куда-нибудь увезли. У меня хорошие отношения с Басаевым, с другими. Они смеются надо мной, но, если надо, помогут. Выздоравливайте. Удачи вам. Там увидимся.
— С Богом, — попрощалась с ней Ольга.
Через четыре дня Ольгу, по ее настоянию, выписали из больницы. Она должна была лежать еще месяц, но выписалась под расписку. Письмо домой не отправила. Как только вышла за территорию больничного комплекса, стала нетерпеливой. Купила дорожную сумку и некоторые вещи, купила новую, по погоде, куртку на тонкой подкладке чуть выше колен, повязала косынку «стрелочками» на чеченский манер и поехала в Моздок.
И по приезде, в тот же день, договорившись с военными, убыла в аэропорт Грозный-Северный.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
31.03.1995
Климат в Чечне по-горному суров: зимой промозгло и холодно, летом жарко, но весной эти места открываются во всей своей красе. Оживает, одевается молодыми травами раскисшая степь, горы синеют на ясном горизонте. Солнце светит в окна разбитых домов, на ветвях выживших деревьев набухают почки, и воздух пахнет новой жизнью.
В эти дни российские войска штурмовали Аргун. Кровопролитные бои за Грозный закончились больше месяца назад, война перешла в горы. На фронтовых дорогах бесконечными вереницами шли колонны военной техники, вертолеты из Грозного-Северного уходили звеньями в горы, отстреливая огоньки тепловых ловушек. Гостиница аэропорта уже не смотрелась такой нежилой и выстуженной, как в январе; каждый день в гостиницу заезжали какие-то чины, известные военкоры и иногда политики.
Приезжали матери.
Их собралось более двух десятков. Матерям выделили комнаты с двухъярусными кроватями и прикомандировали к столовой. Там на завтрак, обед и ужин давали консервированную кильку в томатном соусе: суп из кильки, каша с килькой, килька с хлебом. Этой кильки Советский Союз заготовил немереное количество — в Каспийском море суда добывали ее насосами, просто прокачивая забортную воду в свете прожекторов.
По вечерам в комнатах матерей шли разговоры. Когда приходило время спать, карабкались на второй ярус и долго ворочались там под скрип пружин, мечтая о том, чтобы им приснился их ребенок — живой или мертвый — и указал во сне место, где он находится.
Совершенно неожиданно Ольга встретила в гостинице Валентину Николаевну, свою попутчицу, преподавательницу из города Великие Луки.
Валентина Николаевна приехала в Грозный, когда боевики покинули город. Она уже не казалась такой потерянной и замкнутой, как в Моздоке, наоборот, выглядела оживленной и деятельной. Глаза за очками блестели. За это время она присоединилась к Комитету солдатских матерей и даже ездила в составе делегации в Москву к какому-то высокопоставленному чиновнику. Чемодан Ольги она оставила в Моздоке, в камере хранения.
— Мы заставим их нас услышать, — после того как они сердечно обнялись, говорила она Ольге в коридоре гостиницы. — Здесь встречаем каждого генерала и задаем вопросы. Они будут вынуждены нам помочь!
Кое в чем власть действительно принимала участие. Один раз матерей вывезли в Ростов, где в морозильных камерах хранились неопознанные тела. Тел было очень много. В отдельном помещении матерей усадили возле экрана и включили видеокассету, по очереди показывая съемки останков. Если какая-то из мам говорила: «Похож…» — ее сопровождали в морозильник, где она осматривала тело. Кто-то нашел своего, остальные на вертолете вернулись в Грозный-Северный, и два дня в комнатах слышались всхлипывания и причитания.
В остальном никто не помогал. Наоборот, матери раздражали, и от них отмахивались, как от надоедливых мух.
Официальные обмены проходили крайне редко. Во-первых, боевиков не брали в плен живыми, а кого и брали, забирала и уже не отдавала ФСБ. Во-вторых, это никому не было нужно. Система бездействовала. Для освобождения своих пленных делали всё возможное только спецназ ГРУ, морская пехота и немного десант. Остальных словно не существовало. О них старались молчать. Военные называли их «забытым полком». По разным данным, забытых пленных на неподконтрольных территориях оставалось больше тысячи.