Это зрелище показалось настолько контрастным с окружающим миром, что таксист что-то бурчал себе под нос до самого выезда из города.
В январе выезд из Грозного был свободным, а сейчас их машину остановили на блокпосте. Пригревало солнышко, военные у шлагбаума поснимали бушлаты, но оставались в бронежилетах и касках.
— Куда едем? — открыв переднюю дверцу, спросил один из подошедших, снимая с плеча автомат.
— В Назрань, — соврал таксист. Он понимал, что названный им конечный пункт подозрений не вызывает. Все едут в Назрань, а вот остановка на неподконтрольной территории может вызвать кучу вопросов, и еще неизвестно, чем все закончится.
— Документы! Пассажиры тоже.
Ольга и Людмила протянули свои паспорта. В салон заглянул еще кто-то. Открыли задние дверцы. Позиции на блокпосте были оборудованы основательно — пулеметные гнезда, мешки с песком, в стороне от дороги блиндаж в три наката.
— Одна из Сибири, вторая с Поволжья… — усмехнулся старший, листая паспорта женщин. И что здесь делаем? Водитель, открыть багажник! А вас, дамочки, приглашаю на личный досмотр.
— В этом есть необходимость? — как можно мягче спросила Ольга. Ей была неприятна эта задержка.
— А что, думаете, если женщины, так езжай без досмотра? — встрял еще один, подошедший к машине, — круглолицый и веселый прапорщик. — В феврале вот одну такую остановили. Одета под беженку, а руки порохом пахнут и синяк на плече. Снайперша. Каталась тут по земле, выла, что у нее двое детей. В ногах ползала, умоляла отпустить. На вертолете в Моздок ее отправили, а по пути ребята из вертолета ее выкинули.
— А могли бы обменять, — тихо сказала Ольга. Она произнесла это совсем негромко, но старший услышал и, похоже, все понял. Он бы и раньше понял, но его сбила молодость Люды, Вернул паспорта, махнул рукой солдатам у шлагбаума — «пропустить» и так же негромко ответил:
— Не можем мы таких обменивать.
На том и расстались. Как только проехали блокпост, Ольга достала из сумки иконку Божией Матери и зажала ее в руке. Дальше за блокпостом начинались неведомые земли, территория непризнанной республики Ичкерия, на гербе которой одинокий волк, сидящий под полной луной.
В больнице, еще вначале, когда к Ольге пришло осознание, что она не доехала, когда жгутами вилась боль и рану в районе ключицы жгло огнем, словно кто-то приставил к ней горящую свечу, Ольге после укола морфия приснился сон, похожий на тот яркий сон, который снился дома.
Она снова в заброшенном доме, но дом уже похож на дома в Грозном. Куски штукатурки на полу, выбитые взрывом двери, битое стекло. И вроде это ее дом. Она здесь живет. Идет по коридору, заходит в одну из комнат — в пустой комнате все запорошено бетонной пылью, у стены стоит старый шкаф советских времен с открытыми дверцами, возле шкафа стул, а на стуле, низко опустив голову, сидит незнакомый по силуэту человек. Но Ольга во сне точно знает, что это Леша. Он в военном бушлате: плечи, и волосы, и поднятый воротник в нетающем инее.
— Леша? Когда ты приехал? — спрашивает она, хватаясь рукой за сердце.
— А я не приехал, — отвечает он, поднимая голову, и она видит чужое лицо, покрытое запекшейся кровью.
— Мама, мне холодно, — просит сын с незнакомым лицом. — Накрой меня, пожалуйста…
Когда она проснулась или очнулась, пыталась сорвать с руки капельницу и встать с постели, чтобы ехать в Ачхой-Мартан. Ее успокоили. Или подсознание готовило ее к худшему, или это был просто сон, который что-то значит, лишь пока спишь.
Ей бы в церковь перед поездкой, но в Ростове после выписки она спешила, а здесь их нет...
— Ачхой-Мартан. Куда ехать? — повернувшись к женщинам, спросил водитель, и Ольга очнулась.
— Скажите, а вы, случайно, не знаете такого — Руслана Тагиева? — спросила она в ответ. Имя полевого командира, приславшего посредника на базу в Ханкалу, отпечаталось в ее памяти навечно. — Нам очень надо его найтй, — просяще добавила она.