— Оля, слушай, мы в Ханкалу, на базу. Давай с нами. Устроим тебя как самую почетную гостью. Побудешь у нас, отдохнешь, перину тебе настоящую из какого-нибудь особняка притащим. Поехали, Оль… Ребята о тебе как узнают, знаешь, как уважать начнут. Банька там у нас есть своя, самодельная. Нельзя нам второй раз тебя вот так бросать… Оля, я настаиваю!
У Ольги всю радость с лица Как будто стерли.
— Нет, Слава. Спасибо. В другой раз, — покачала она головой.
— В следующей жизни, да?
Майор, сдвинув автомат, обнял ее крепко, словно пытаясь выразить в этом объятий, насколько она ему дорога. Махнул рукой бойцам. Ольга осталась на дороге. Бронетранспортер дернулся, поехал. За ним, выбрасывая дым, лязгая гусеницами, тронулась вся колонна.
— Ты хоть сейчас куда? — успел крикнуть Слава.
— В Итум-Кали. Потом дальше в горы.
— Ну тогда и вправду в следующей жизни. Прощай, Оля…
В клубах пыли колонна пошла вперед, оставив женщину на дороге. Слава сидел на броне с каменным лицом, не смотря назад, на поднятую пыль, за которой ничего не видно.
— Слава, кто это? — перекрикивая шум мотора, спросил его о женщине сидевший рядом офицер.
— Мать, — крикнул в ответ майор.
Офицер непонимающе посмотрел на товарища:
— Твоя?
— Наша, — ответил Слава.
А Ольга пошла дальше. Постаралась вернуться к мыслям о маме и Насте. Когда ей было плохо, она всегда о них думала, как будто пряталась в этих мыслях от окружающего.
В сумке у нее лежало недавно полученное письмо.
«Доченька моя дорогая, возвращайся домой, — взволнованно писала мама. — С Алешей, значит, такая судьба. Но у тебя есть Настя! Мы сейчас о тебе думаем. Если ты там пропадешь, как нам жить? Я все понимаю, но возвращайся, доча. Ты уже раненая была, и знаешь, каково это жить, каждый день думая, жива ты еще или, может, пропала с концами, как Леша. Возвращайся, Олечка!»
Там же лежал еще один конверт.
«Здравствуйте, Ольга Владимировна, — говорилось в письме. — Нашла адрес, по которому Вам можно писать через Комитет солдатских матерей. Меня зовут Светлана Леонидовна, я мать Саши, которого вы вывезли раненым из Ведено. Господи, как я плакала от счастья, когда узнала, что он жив. У Саши все хорошо, было три операции, сейчас он идет на поправку, лежит в госпитале у нас, в Томске. Дорогая Ольга Владимировна, Вы спасли моего сына. Примите мой земной поклон. Мы собрали Вам посылку и деньги для помощи другим, таким как мой Саша. Передадим через Комитет. Ольга Владимировна, берегите себя в Вашем нелегком служении. Еще раз спасибо Вам от всего сердца, мы за Вас молимся. Вы делаете Божие дело…»
Подобных писем Ольга получила уже несколько. В одном из них, кроме слов сердечной благодарности, крупным женским подчерком было написано:
«Я сейчас не работаю, у меня есть небольшие сбережения, сын устроен. Можно я приеду к Вам и в благодарность за своего ребенка буду помогать Вам в поисках Вашего сына и поисках других наших солдат?»
Вскоре мыслями она вернулась к Славе. И ей пронзительно захотелось, чтобы его жена передумала, чтобы Славу ждали дома. Дома человека должны ждать, иначе можно потерять смысл жизни. Все можно перетерпеть — бои и близкую смерть, госпиталя, раны, страх и даже предательство, если есть на земле место, где на твой звонок в дверь ты услышишь в ответ полный радости голос и торопливый поворот ключа.
Иначе растворишься на этой войне, зачерствеешь в крови душой и будешь втайне желать, чтобы она никогда не закончилась.
Октябрь 1995
Осенью в горах буйство красок. Лес у подножий красный и желтый, с вкраплением темно-зеленых елей. Выше уровня леса, выше уровня увядающей альпийской зелени и мхов краски блекнут — там оползни и скалы, а дальше сверкающая белизна ледников и синь неба.
Ольга сидела на камне у уступа. В ущелье гремела река. Позади нее находилось несколько раскиданных по террасе домов, сложенных из нетесаного камня. Сараи, овчарни, открытые очаги, семейные склепы. Здесь можно было встретить и лампу XV века, и ручную прялку, которой пользовались еще прабабушки, и современный плеер с наушниками. Время долетало сюда лишь брызгами, протекая мимо внизу.
Приятно грело солнышко. Камень был теплым, над головою простиралось бездонное небо. Здесь сколько хочешь неба, а ночью — звезд. Скоро погожие дни закончатся, посыплется снег с дождем, загуляют ветра, облака закроют внизу долины. А здесь будет стоять плотный туман. Но пока было хорошо, в прозрачном воздухе чувствовались щемящие запахи осени, от которых на душе одновременно и грустно, и светло.