К Славе приходило много друзей, вся тумбочка была завалена фруктами, но по каким-то признакам Ольга поняла, что здесь совсем недавно находилась женщина.
— Жена приехала? — спросила она майора.
— Остановилась в гостинице, — ответил он, отведя взгляд в сторону. И Ольга видела, как ему хорошо, что жена приехала и будет рядом; что развода больше нет.
Слава оставался для Ольги бесконечно родным; им не надо было много говорить, чтобы понять, почувствовать тихую радость и боль друг друга. Они оба сильно изменились с момента встречи в вагоне поезда Москва-Моздок. Жесткость взгляда и появившиеся седые волосы на голове майора рассказывали о том, что таилось на сердце: о загнанных внутрь переживаниях, о непрощении себе потерянных бойцов и многом другом, чего не спишешь на войну, никуда от себя не денешь. И Ольга выглядела совершенно иной. Строгие серые глаза. Мать для многих…
— А ты своего нашла? — в свою очередь спросил Слава, понимая, что иначе бы ее здесь не было.
— Да, нашла, — ответила Ольга. — Придется экспертизу делать и еще раз сюда приезжать.
— Ну… Это уже просто.
— Да. Это уже просто, — согласилась она с майором.
Апрель 1996
В Сибирь вовсю пришла весна, журчали ручейки, на березке возле могилы сына набухли почки. И небо было весенним, новым — чистым и голубым, отмытым за зиму тучами.
— Вечная память. Ве-ечная па-амять… — пропел священник у могилы. Ольга стояла вместе с повзрослевшей Настей и мамой — самыми любимыми людьми на свете. Народу собралось немало, пришли Лешины одноклассники, бывший муж Сергей со своей женой. Пришла знакомая только по письмам Светлана Леонидовна с сыном, которого Ольга когда-то вывозила вместе с Наташей в трясущемся уазике из горного селения Ведено. Даже Валентина Николаевна приехала, привезла своего Сашу. Покрытый шрамами ожогов парень почти выздоровел и уже мог разговаривать, правда, пока медленно. Военком — он безмерно зауважал Ольгу — предложил произвести прощальный салют, хоть солдатам он не полагался, но она отказалась.
Перед похоронами ей приснился сон: в этом сне ничего не происходило, они с сыном просто сидели на лавочке в парке после учебки, прижимаясь плечами, и молчали. Листва деревьев отбрасывала тень, Алеша сидел светлый и чистый, в парадной форме с шевроном танкиста. Он не говорил, но она чувствовала, что он считает ее лучшей из матерей.
Ольга проснулась в слезах и на похоронах больше не плакала. Иконка, прошедшая с ней войну, осталась стоять на прикроватной тумбочке, возле изголовья постели, чтобы всегда ее видеть. На следующий день после похорон она с дочерью пошла в храм. Стояла совсем близко от алтаря и слышала за закрытыми царскими вратами загадочные слова — «Теплота веры исполнь Духа Святаго…».{14} А когда причастилась, глаза стали мокрыми. Подумала, что вместе с Телом и Кровью Христовыми она приняла в себя и частичку Его Матери, Которая потеряла Сына, чтобы найти Его в вечности.
Когда разъехались гости и Валентина Николаевна с Сашей на поезде отправились в свои родные Великие Луки, когда отзвучали звонки со всех концов страны, а успокоившиеся за нее мама и Настя перестали следить за каждым ее шагом, она села на автобус и приехала на кладбище.
Тронула рукой свежий крест, землю на заставленном венками холмике и тихо сказала:
— Ну что, сынок… Знаешь, сколько я мечтала посидеть, поговорить с тобой…
ЭПИЛОГ
ПРОСТО ЛЮБИТЬ
Сентябрь 2012
Далеко-далеко от Томска и Грозного, в сирийском городе Дамаске, на горе Касьюн есть одно место.
Чтобы туда попасть, надо проехать по узким улочкам стихийной застройки, где селятся беженцы. Поднимающаяся вверх улочка постепенно станет сужаться, машину придется оставить, петляющая между домов дорога превратится в проход для двух человек. Дальше дома закончатся, и надо будет идти по тропинке. На горе покажется небольшой, неприметный издалека домик с зеленым куполом — одно из самых знаковых и памятных мест в истории человечества.
Здесь находится место, где Каин убил брата своего Авеля. Земля первой крови. Магарат ад-Дамм на арабском. Место первого убийства человека человеком.
По преданию, стоящая рядом скала, все видев, понимая, что отныне ждет землю, закричала от ужаса, широко раскрыв каменный рот. Скала так и застыла — с широко открытым ртом, навеки заходясь в немом крике.