Если говорить об Уто, то счастливым его, бесспорно, не назовешь. Уто Дродемберг несчастлив. И не по какой-то одной, особенной причине, сравнимой с симптомом поддающейся лечению болезни, а по миллиону особенных причин, дающих в сумме нечто столь невообразимое, бесформенное и неизмеримое, что установить каждую из них в отдельности уже нереально. Тут следовало бы определить, что такое несчастье, понять, к чему оно ближе – к неудовлетворенности, страданию, обездоленности или к чему-то еще, и, разумеется, определить, что такое счастье, что значит быть счастливым. Быть таким, каким хочешь быть, быть там, где хочешь быть, либо иметь то, что хочешь иметь, иметь, когда хочешь иметь, или же счастье – это нечто большее или нечто меньшее? Впрочем, если мирбуржцы обожают подобные разговоры, ему даже слушать такое противно, он звереет, когда дает втянуть себя в эту идиотскую игру. Слава Богу, невероятным усилием ему удается выскочить, вынырнуть, пройдя сквозь толщу воздуха, словно сквозь толщу воды в бассейне, подняться, работая ногами, в поднебесье и увидеть Витторио с его лопатой далеко внизу, среди снегов, в которых тонет домишко лысого, другие дома, лес, храм-гриб, вся округа. Разве это не пример счастья, не одна из его форм? Совсем не то что отдать свою жизнь в распоряжение Марианны или решительно вколачивать гвозди в доски, как будто требуется закрепить собственный взгляд на мир, пока холодное дыхание времени или ветер других идей не унесли его прочь. Представьте себе, как он кувыркается высоко над землей в белом январском воздухе, а снизу на него, задрав головы, застыв от удивления, смотрят восхищенные люди. Его улыбка говорит о том, что он сам себе гуру. Кульбиты и винтовые вращения, обратные сальто прогнувшись, мгновение – и он уже вверх ногами. Симфонический рок, разносимый несметным множеством динамиков «Маршалл», установленных на холмах. Или Бетховен, вторая часть Девятой. А то и дивертисмент Моцарта, но непременно с Караяном: там, где необходимо форсировать, нужна твердая дирижерская рука. (Твое дело – залучить струнников наверх, а тактовые доли – это уже их дело.)
Дальнейшее общение с Ниной и Джефом-Джузеппе
Витторио и Марианна отправились по очередным альтруистским делам. Атмосфера в доме не накалена, стены не вибрируют, неодушевленные предметы еще неодушевленнее, пустота пустее.
В гостиную входит Нина с небольшим ранцем в руке. Удивленным кивком показывает на книгу в руках Уто о трансцендентальной медитации.
НИНА: Еще не дочитал?
УТО (поднимая и тут же снова опуская глаза): Я никогда не дочитываю книг до конца.
НИНА: А-а-а.
УТО: Ты далеко?
НИНА: Заниматься с Кришной.
(Избегающий взгляд: она уже смотрит в противоположную стену.)
УТО: С богом?
НИНА: Он живет через два дома.
(Признаки раздражения в голосе, признаки любопытства.)
УТО: И чем же вы занимаетесь?
(Терпеливого тона ему хватает лишь на несколько слов, после чего голос его становится едким, скрипучим, но сам он этого не замечает: его мысли заняты другим.)
НИНА: Чем занимаемся? Английским и географией Америки. Все равно в Италии здешняя школа не в счет. Придется сидеть второй год в одном классе.
(Узкая в кости, если бы она ела, то не была бы такой худой, но и толстой вряд ли была бы.)
УТО: Тогда зачем ты учишься, если сама говоришь, что это не нужно?
(Слабый электрический ток – ленивым теплом в крови между пахом, желудком и душой.)
HИHA: Марианна заставляет. Все равно это только до июня, потом я возвращаюсь в Милан.
(Пожимает плечами, смотрит искоса.)
УТО: Тебе здесь не нравится?
(Он сидит на краю дивана, спина прямая, глаза потуплены.)
НИНА: Да так…
(Вздыхает, смотрит в окно, переступает с ноги на ногу.)
УТО: Могу себе представить.
НИНА: Представить что?
(Защищаясь, щурит глаза.)
УТО: Что тебе все обрыдло – гуру, храм-гриб, вся эта духовная тягомотина.
НИНА: Нет, гуру ты не трогай. Он умный. И сильный.
УТО: А этот постоянный театр вокруг него? Ну ладно, оставим гуру в покое. А Марианна с ее глазами фанатички? С ее вечными поучениями и назидательными примерами. А ведь она тебе даже не мать. Бедному Джефу или Джузеппе – как там его? – деваться некуда, а ты-то с какой стати должна терпеть?