Я, блядь, потеряю ее, если скажу ей правду сейчас, это совершенно ясно. Но я не могу потерять ее. Она наконец-то любит меня. Наконец-то она моя, и я не смогу смириться с потерей, даже если для этого придется лгать ей вечно.
Я сокращаю расстояние между нами, приподнимая ее подбородок, чтобы заставить ее глаза встретиться с моими.
— Я же сказал тебе забыть о Десятом. Он мудак, раз игнорирует тебя, и он тебя не заслуживает. Он тебе больше не нужен, Сиенна. У тебя есть я.
— Я знаю, что ты — это он, Люк, — шепчет она. — Почему ты не можешь просто признать это?
Я качаю головой, ненавидя себя, хотя знаю, что так для нас лучше. Эта ложь позволит нам остаться вместе. Правда — это то, что разлучит нас.
— Это не так. Я знаю, ты скучаешь по своему другу, но ты любишь меня. Я буду относиться к тебе лучше, чем он когда-либо относился. Чем он когда-либо смог бы. Забудь о нем, ладно? Тебе будет лучше без него.
Между нами воцаряется тишина, и неуверенный взгляд Сиенны не отрывается от моего. Мой пульс учащается. Она мне не верит. Она знает, что я лгу сквозь зубы, и теперь я не уверен, что разозлит ее больше — то, что я лгал с самого начала, или то, что я все еще лгу.
Наконец, она кивает. Каждый напряженный мускул в моем теле расслабляется, когда она обнимает меня. Она верит мне. Этот дурацкий секрет не разлучит нас.
Я обнимаю ее в ответ.
— Я люблю тебя, Сиенна. Так чертовски сильно.
Биение моего сердца отдается эхом в ушах с каждой секундой, которая проходит в тишине.
Наконец она шепчет:
— Я тоже тебя люблю.
Спасибо, черт возьми. Я обнимаю ее крепче. Я никогда больше ее не отпущу.
За пределами катка толпа сходит с ума. Это худшая игра за весь сезон, и я виноват лишь отчасти. Сиенна была права — я слишком сильно перенапрягся. Голова кружится, и от этого головокружения мир, кажется, кренится набок.
С трибун доносятся поддерживающие возгласы, пока Уэс и тренер выкрикивают приказы. Нокс кричит Дэмиену, который кричит Финну. Но бело-голубые майки наших соперников слишком быстро проносятся по льду, перехватывая шайбу.
Лицо Дэмиена под шлемом окрасилось в помидорно-красный цвет. Он готов убивать, чтобы победить. Уэс в бешенстве, кричит о наших неудачах. Даже Нокс хочет треснуть клюшкой по чьей-нибудь голове.
Что, черт возьми, со мной не так? Не стоило так усердствовать в спортзале перед игрой. Я должен был сохранить свою энергию для льда, где она действительно важна. Я уже четыре раза позволил нашим соперникам забросить шайбу в мои ворота. Я подвожу свою команду.
Мой пульс стучит в ушах, в горле пересохло. Мне нужна вода. Нужно сесть. Нужно закрыть глаза…
Коньки грохочут по льду, и наши соперники мчатся к моим воротам, а наша оборона не в силах их остановить.
“Дьяволы” кричат мое имя. Они рассчитывают на меня. Я не могу снова их подвести.
Я пытаюсь уследить за шайбой, проносящейся между нашими соперниками, но голова кружится.
Когда я опускаюсь на колени, чтобы защитить сетку, в глазах у меня темнеет.
Глава 24
Сиенна
Медицинский персонал уводит Люка со льда после того, как он приходит в себя. Мое сердце колотится о грудную клетку, и я жажду побежать к нему, но жду, пока сотрудники проверят его жизненные показатели и понаблюдают за ним, пока он сидит на скамейке запасных и пьет воду с электролитами.
Вайолет похлопывает меня по руке.
— Я уверена, что с ним все в порядке.
— Я не знаю, — говорит Джульет. — Возможно, при падении он получил сотрясение мозга.
Судя по поведению персонала, все не слишком серьезно. Надеюсь, это не более чем обезвоживание, гипертермия или низкое кровяное давление. Как только они убеждаются, что с ним все в порядке, и оставляют его приходить в себя, я встаю и спешу вниз по трибунам.
Хотя я знаю, что он все еще лжет мне о том, что он не Десятый, я не могу перестать заботиться о нем. Беспокоиться о нем. Я бы хотела закрыть свое сердце от него, иметь какие-то стандарты и перестать любить человека, который продолжает мне лгать. Если он готов лгать о таких важных вещах, как эта, кто знает, о чем еще он может солгать. Как я смогу доверять ему, если он отказывается говорить мне правду?
На данный момент меня даже не волнует, что он надел маску и солгал о своем имени и местонахождении. Нам было по пятнадцать — он принял глупое, импульсивное решение, чтобы заставить меня поговорить с ним. Если бы он заговорил со мной как Люк, я бы легко нашла в его социальных сетях информацию о его матери, а потом узнала бы и о ее отношениях с моим отцом. И если бы я узнала об этом, то, возможно, вообще не захотела бы открыться Люку. Мы могли бы так и не стать друзьями.