Отец рассмеялся. Смех был как его ладонь, теплый, шершавый и сухой, как песок. Ал уже забыл, как он звучит.
– А ты думал, все время будешь бить мне в ладонь? – все еще улыбаясь, спросил он. – Сил у тебя уже не как в пять лет, мне больно вообще-то. Что же я должен терпеть это?
– А как сделать так, чтобы не упасть? – спросил Ал, поднимаясь на ноги и чувствуя, как по телу медленно растекается интерес к происходящему.
Отец показал, как поставить подножку противнику, если он пытается тебя повалить, попробовал настроить Ала на быструю реакцию, чтобы его даже не успели схватить. Получалось не очень. Ал заикнулся было, что это не честно, ведь отец сильнее физически.
– Тогда уворачивайся. Не можешь победить, не дай себя схватить. Не все противники будут твоего роста и возраста.
– А если меня уже схватили? – спросил Ал, стараясь отдышаться.
– Убегай, не геройствуй зря.
«Уж это я умею» – мрачно подумал Ал.
– Эй, у кого здесь легкие курильщика, у тебя или у меня? – спросил отец, а потом добавил более серьезным, но все же мягким тоном: – Не геройствуй зря, сынок. Не только, когда уже оказался в опасности. А когда ищешь ее.
– Не обещаю, – немного подумав, ответил Ал.
Отец глубоко вдохнул.
– Пожалуйста.
– Если ты начнешь доверять мне, – ответил Ал.
– Я доверяю тебе, сынок. Больше, чем ты мне, – он достал сигареты. – Может, в этом все и дело.
Ал немного посмотрел, как он курит, отвернувшись, чтобы дым не попадал мальчику в лицо, и спросил:
– Ты не думал, что на это есть причины?
– Думал, конечно, – ответил отец. – Возможно, где-то я был не прав. Как и ты, впрочем.
– Но…
– Ладно, – оборвал его отец и повторил мягче: – Ладно. Хочешь пострелять?
– Из ружья? – тут же спросил Ал.
Он обернулся в сторону леса, где, словно голые деревья, стояли в ряд деревянные столбы. Он вспомнил это место. Сюда отец приводил его стрелять по пустым консервным банкам из ружья после того, как привез его обратно домой из России.
– Вообще-то я думал про пистолет, – ответил отец.
Ал удивленно посмотрел на него, ему никогда не давали пистолет, но тут же взял себя в руки.
– Ты игнорируешь проблемы, они так не решаться.
Отец усмехнулся.
– Я знаю. Но давай займемся этим потом, если возможность представится, – его голос постепенно затихал, словно уносился порывом ветра, и окончание фразы Ал скорее прочитал по губам, чем услышал.
«Он переживает».
Ал почувствовал себя так, словно только проснулся и в полной мере осознал причину отстраненности на лице отца. Он переживает за то, что происходит. За то, что началось в Японии, что враг подобрался слишком близко; что на этот раз Алу пришлось вернуться домой не из-за того, что дома стало безопасно, а наоборот, из-за того, что вне дома стало слишком опасно; за то, что Ала, пока он сидел дома, уже не беспокоило, но его самого, каждый день разбирающегося с этими проблемами, беспокоить никогда не переставало. Но все же, что-то изменилось, что-то, что Ал не мог уловить. И парня это беспокоило, насколько он сейчас вообще мог беспокоиться, вернувшись домой, он потерял чуйку.
Мирон зашагал через высокую траву к столбам, под которыми Ал только теперь смог разглядеть что-то вроде помостов, под которыми валялись уже продырявленные банки, наверняка оставленные охотниками или лесниками, тренировавшимися в стрельбе.
А может, дело было в том, что между ними с отцом расстилалась большая, как это поле, пропасть. Может, Ал никогда и не понимал отца, не мог уловить ни едва различимого, ни очевидного, лишь думал, что мог. Ведь эта недосказанность, это недопонимание длилось далеко не первый год.
Ал пошел навстречу отцу, расставившему банки в ряд, и тот передал ему в руки пистолет.
– Он заряжен. От тебя требуется только попасть.
Ал не попал. Банки дрожали как его руки от пролетавших мимо, попадавших в столб, в помост, но не в них самих, пуль. Пистолет оказался непривычно тяжелым, целиться из него было намного сложнее, чем из ружья, и все же отец сказал:
– Неплохо.
– Я могу оставить пистолет? – спросил Ал.