Отец молчал несколько секунд, а Ал ковырял ниточки на обивке дивана с такой силой, словно более интересного занятия в жизни своей не видел. Ему было очень жарко.
– Я понимаю, почему ты так нервничаешь, – очень медленно произнес отец, спустя вечность. – Но, Саш, так нельзя. Времена сейчас тяжелые, но так паниковать – только себя изводить. Конечно, волноваться о своей безопасности – вещь нужная. Но ты же себе хуже сделаешь, если…
– Я уже сделал себе хуже, пап, – Ал быстро глянул на него и сжал в руках края толстовки. – Ты думаешь, я себе этого не говорил? Но я не могу больше справляться с этим, у меня не получается просто убеждать себя словами. Я.. дело в моем состоянии. Я чувствую себе плохо, и мне все хуже, и хуже. Я как вернулся из Японии, словно в вакууме каком-то, словно уши заложило. А может, еще раньше началось. Я пытался это игнорировать, но я же не дурак. Это не грусть или злость, это как отчаяние. Но не такое, как после того, как ты завалил экзамены и смиряешься с этим, а словно у тебя умер близкий друг и ты пытаешься это пережить, но у меня никто не умирал. Тогда как мне с этим справляться?
Он взглянул отцу в глаза, уже не боясь, ему лишь нужен был ответ.
– Саш, я не могу отвести тебя к мозгоправу, если ты на это намекаешь, – слегка нахмурившись, осторожно ответил отец. – Он потребует рассказать о себе, и что ты скажешь? Что твоего папу или тебя хочет убить злой дядя с пистолетом?
Ал попытался усмехнуться, но получилось похоже на всхлип.
– Не к мозгоправу, но к врачу…
– И он напичкает тебя таблетками. Ты хочешь в психушку?
– Нет, – простонал Ал. – Но сделай хоть что-то, пожалуйста. Помоги мне.
Отец раздумывал всего секунду.
– Думаю, Саш, – произнес он спокойнее. – Тебе нужно просто поменьше об этом думать. Тебя защищают очень сильные люди, ты в безопасности, поэтому тебе не нужно настолько себя изводить. Я тебя защищаю.
– Не…
Но он не знал, что «не». Не защищать его? Не говорить, что все хорошо? Он не умрет от злого дяди с пистолетом, от этого его защитят, он не даст кому-то другому себя убить. Но этого было мало.
– Пап, я умереть хочу, – тихо произнес Ал. – Сил нет… радоваться победе. Если я и буду в безопасности, если ты тоже, мне кажется, мне это не нужно, мне это не поможет.
Отец ошарашенно смотрел на него несколько секунд, а потом произнес:
– Ты совсем дурак?
Ал заплакал. Это было далеко не самое обидное, что говорил ему отец, но сейчас заставило зарыдать так, как он давно не рыдал. Ему нужно было убраться подальше, и он сполз с дивана, направившись к выходу из гостиной. По телевизору все еще показывали какую-то программу, и Ал тут же ее возненавидел, с силой дернул шнур из розетки. Хотел пнуть телевизор, но вовремя перенес удар на стену рядом.
– Пожалуйста, не сломай ничего, – донесся до него в перерывах между всхлипами голос отца, когда Ал не остановился на одном ударе. Тонкая фанера задрожала под кулаками, нарываясь треснуть. – Тебя правда нужно к врачам отправить, – Мирон встал с дивана и направился к сыну. – Пусть тебя накачают чем-нибудь, чтобы ты успокоился. Ты слышишь? – Он схватил Ала за руку, относя ее от стены. – Успокойся.
Вместо ответа Ал резко дернулся, выворачиваясь из хватки, пиная при этом и отца, и себя, так, что они отлетели в разные стороны.
– Я тебя для этого тебя учил драться? – на удивление, голос отца все еще звучал спокойно, насколько это вообще возможно в такой ситуации. – Чтобы ты меня бил? Пожалуйста, я отвезу тебя в больницу, как ты просил. Там ты вряд ли станешь кулаками махать, чтобы не связали.
Ал ударил себя по щекам, по ушам, зажал их и закричал, лишь бы не слышать долетавших слов, которые били намного острее и сильнее, чем он стену. Отец схватил его за руки, и голос его изменился.
– Саш, пожалуйста.
Он все еще что-то говорил, когда Ал вырвался влетел в свою спальню. Он думал закрыться, но комната не казалась убежищем, в ней было слишком много пространства, слишком мало мест, где он мог бы спрятаться, закрыться. Не отдавая отчет своим действиям, Ал схватил с кровати плейер, со стола – нож. На ходу включая первую попавшуюся песню на всю громкость и затыкая уши, он выбежал из спальни и проскочил мимо отца в ванную, как можно сильнее дернув на себя дверь и заперев ее. Забившись в угол, прижимаясь горевшей и болевшей головой к холодному чугуну, поджимая ноги, касавшиеся босыми ступнями холодного кафеля, не видя ничего от слез, он полоснул ножом по тому же месту, что и вчера. Дверь задрожала, кто-то снаружи стучался в нее. Ал не слышал стука или голоса за ревом музыки, держась за хлипкий канцелярский нож с такой силой, словно он был поручнем лестницы над пропастью. Перерыв между песнями, щелчок со стороны двери, страх. Ал быстро перестал плакать, так же быстро убрал нож под толстовку, прижимая руку к себе. За опухшими веками и остатками слез он увидел ошарашенного отца. Ал не знал, сколько тот успел увидеть. Наушники выпали из ушей, и теперь ревевшая музыка словно доносилась из колонки, упавшей в воду.