– Выйди, – неожиданно громко велел Ал, а почувствовав силу в голосе, повторил: – Выйди!
Отец не ответил, просто продолжил тупо стоять в двери.
– Ты слышишь меня? – продолжил Ал. – Выйди отсюда. Хоть раз в жизни послушай меня, выйди!
И отец послушался. Не до конца прикрыв дверь, он ушел в сторону кухни. Пользоваться ножом больше не хотелось, плакать тоже. Ал просидел на холодном полу, пока не перестал чувствовать заледеневших ног, тупо пялясь в пустоту. Потом, пряча нож в испачкавшемся с внутренней стороны рукаве, вернулся в комнату.
Мирон не выходил из дома весь этот день, как и Ал из своей комнаты, следующий – то же. Отец не выглядел злым, даже наоборот, слишком тихим, не таким отцом, который наказывал молчанием, и подавленным. В понедельник он сказал Алу только две фразы: «Собирай вещи», к дяде Карлу, понял Ал, и «Ты не сможешь там пользоваться домашним телефоном». Ал бы не придал этому значения, подумал бы лишь о том, что это очередное условие его безопасности. Но отец бы не стал произносить эту фразу в молчаливый день, будь она незначительной. Ал на автомате бросил взгляд на их домашний телефон и сразу же все понял. Все.
Дозвониться до другой страны было как всегда трудно, но он не мог позволить себе упустить этот шанс, не мог позволить реальности не дать ему им воспользоваться. Но гудки, те, которые предшествовали последнему, заключительному этапу, прервались не оглушающей тишиной, а чьим-то дыханием.
– Юдзу. Юдзу, это ты?
– Да. Привет, Ал.
– Как я рад тебя слышать, – выдохнул Ал, сглатывая комок в горле. Он испытывал такое облегчение, словно Юдзуру только что вернулся с войны живым.
– Я тебя тоже, – голос друга был тише и спокойнее, но в нем тоже читалось огромное облегчение. – Как у тебя дела?
– Все хорошо, – с легкостью соврал Ал, готовый в любой момент зажать себе рот ладонью. – А у тебя как? Как дома? В школе? К брату больше не ездил? Как сестренка день рождения отметила?
Юдзуру рассказывал без особой охоты. Мало, желая поскорее перескочить на другую тему. Ал знал, что ему это не нравится, он не любил говорить о себе и когда они жили рядом, а когда Ал уехал – еще больше. Но Ал не мог не интересоваться, не мог позволить их редким разговорам превратиться в эгоистичные рассказы о себе, однако казалось, что именно этого Юдзуру и пытается добиться. Но сейчас Алу нужно было больше. Родители, сестра, брат, бабушка, класс, учителя, музыкальный клуб, он заставил Юдзуру ответить на все вопросы. Ему нужно было знать, что если все не в порядке, то хотя бы, стабильно, хотя бы не настолько страшно, чтобы его отпускать. Он не стал говорить про то, что пропадет, он говорил об этом еще в их последнюю встречу. Потому что с того момента ничего не изменилось.
– Так, а как у тебя? – наконец, оживился Юдзуру. – У тебя же день рождения скоро. Как будешь отмечать?
– День… А, точно, – Ал сначала даже не понял, о чем тот. – Да, никак, наверное. Но ты знаешь…
Он рассказал. О том, что встретил старого знакомого отца, который занимался политикой, даже побывал на светской вечеринке, впервые напился, заходил в настоящий бар с парнями постарше, даже убегал от полиции. Желание преподать все как что-то увлекательное для Юдзуру или самого себя, но хотя бы в одном аспекте эти слова возымели нужный эффект.