Семнадцатого числа близнецов после обеда позвали в кабинет Карла, наверняка, чтобы обсудить что-то насчет двадцатого. Пока Бэн отводил его наверх, Ал со смешком подумал, что все, что происходит – нереально, и ему просто готовят вечеринку-сюрприз на день рождения.
Восемнадцатого приехал отец.
Ал не услышал, как тот стучит вечером к нему в комнату, пока был в ванной. А когда вышел и потянул за ручку, обнаружил дверь, запертую на ключ полчаса назад, не запертой.
– Открыто, – вместо приветствия объявил Ал.
На лице отца отчего-то было написано облегчение. Он прошел в комнату, закрыв дверь, от него пахло ночным морозцем, но вместо того, чтобы обнять Ала, нахмурился, едва наклонившись к нему.
– Что у тебя с руками?
Ал словно вновь оказался в душной ванной, по крайней мере, жарко его неприкрытому футболкой телу стало так же.
Отец схватил его за плечо, словно собирался стереть вырезанное ножом. Кожу тут же защипало.
Отец молчал, Ал тоже, глядя в заклепку на его куртке.
– Раздеться не сможешь, шрамы останутся, – наконец, произнес Мирон и отпустил сына.
Ал поднял на него взгляд, но в этот раз, несмотря на такую же режущую жгучую боль, истерить не стал. Он даже подумал, что ничего не почувствовал.
– Под футболкой не видно.
– Зачем? – с искреннем непониманием спросил отец.
– Мне так проще, – пожал плечами Ал.
Он подошел к шкафу, натянул первую попавшуюся кофту, и лег в кровать, повернувшись к отцу спиной. Он думал, что тот выйдет, но кровать прогнулась под весом еще одного тела, и до мокрых волос прикоснулась холодная после улицы ладонь. Слезы прекратились, еще не успев стечь на подушку. Может, не хотели больше показываться, может, просто закончились.
– Натворил ты тут дел, да? – спросил отец мягко. – Зачем же ты назло продолжаешь вести себя так?
Он произнес это мягко, но в этом и была проблема. Он не понимал.
Ал его послал.
Рука, гладящая его по волосам, тут же замерла, а затем вовсе пропала. Ал одновременно хотел, чтобы отец ушел, и чтобы остался. На удивление, выбрал он второе. Долго и молча сидел на кровати. Как он погасил свет, Ал уже не видел.
Девятнадцатого числа Ал сдался, не обговаривая это с самим собой. Он в одиночестве вышел в коридор на завтрак. Никто его не будил, никто не звал. И он тут же понял, что в доме один. Очень туго мысль о том, что его зовут Кевин и завтра Рождество, а не день рождения, сменилась на ту, что если никого нет, даже близнецов, что-то…
– Мне наврали про дату, да?
Ал не удивился тому, что на кухне оказался Бэн, читающий газету. Даже то, что он приготовил завтрак бесшумно, не удивило.
– Что? – замявшись, переспросил он.
– Наврали, – повторил Ал. – Про дату этих переговоров. Они уехали, так?
– М, – Бэн закрыл газету, все еще немного растерянный. – Они поехали на разведку, Алекс. Скоро должны вернуться. Хочешь кушать? Я добавил в яичницу помидоры, ты же их ешь?
Ал не хотел есть ни помидоры, ни что-либо еще. Он просто сел за стол, подперев руками щеки и даже ничего не сказал, когда Бэн положил ему два яйца, налил молока. Ему было лень думать о том, наврал тот ему про то, почему все уехали, или нет. Если с Хансами был отец, то можно было не сомневаться, что вернуться они определенно не скоро, с ним «скоро» не работает.
Бэн попросил Ала посидеть на кухне, пока он отойдет в туалет. Вредничать и ослушаться у Ала желания не было. Он бездумно начал открывать все ящики кухонных тумб и шкафом. Ложки, тарелки, крупы. Взгляд сам нашел ему спрятанное за мешком сахара занятие на ближайшее время. Ал даже задумался о том, где ему лучше себя развлечь. Сидеть в духоте и полумраке спальни или библиотеки не хотелось, поэтому, когда Бэн вернулся, Ал сообщил:
– Пойду телик посмотрю, – и направился в гостиную.
Он не собирался вредничать, желания все еще не было. Но Бэн не остался стоять под дверью и не ушел на задний двор, чтобы просто контролировать, чтобы Ал не убежал, он уселся в соседнем кресле и продолжил читать газету. Так что, пришлось включить радио. Ал даже сходил за своими кассетами, его музыку на полной громкости было слушать сложнее, чем эфир. Бэн, нужно отдать ему должное, не выказал недовольства, но все же был вынужден выйти на сырость заднего двора в небольшую беседку и продолжить чтение там с периодическими поглядываньями на Ала. Тот, в свою очередь, достал из-под большой для него черной кофты припрятанную бутылку джина, стащенного с кухни, и начал пить в ожидании, когда до живота доберется приятное щекочущее чувство, а по телу разольется тепло, вытеснив все мысли и чувства.