Ал промычал в ответ, но не был уверен, что Голди его услышит.
– Вещи, – повторил он через время, еще раз осмотрев пустой коридор, засвеченный белым светом настолько, что под конец казался бесконечным. А может, дело было в том, что Ал был без очков. – И сколько я тут пробуду?
– В реанимации до того момента, как будешь достаточно ровно стоять на ногах, чтобы сдать анализы, – кивнула Голди.
Продолжение повисло в воздухе, и Ал выжидающе уставился на нее, ему было лень требовать продолжение вслух. Но Голди либо посчитала, что об этом они поговорят потом, либо сделала вид, что не замечает его многозначительного взгляда.
– Вернешься в кровать, милый? – предложила она и едва коснулась его плеча, словно подталкивая. – Давай дождемся утра, хорошо? Ты выспался? Принести чего-нибудь? Воды или еды?
– На тумбочке стоит стакан, – огласил Ал, послушно разворачиваясь. В коридоре с этой теткой ему ловить было нечего.
Голди кивнула.
– Давай я поставлю тебе капельницу.
***
Двадцать четвертого Ал проснулся от выстрела. Он не стал подскакивать, даже если бы мог, просто резко открыл глаза. Выстрелом оказался хлопок тяжелой двери в палату, совершил его отец.
– Извините, – пробормотал он, не понятно, обращаясь к сыну или к провожавшей его медсестре.
Та поджала губы, но промолчала. Ал поднялся на подушках, с облегчением отметив, что капельницы, поставленной ночью Голди, уже не было и вытянул руки, словно птенец, дождавшийся еды от матери. Мирон тут же подошел к нему и обнял. Мягко, не так отчаянно, как в последний раз, и Ала это успокоило, его потянуло в сон. Он заставил себя свесить ноги с кровати и вдохнуть поглубже, чтобы проснуться. Захотелось умыться и почистить зубы.
– Как ты? – тихо спросил Мирон, поглаживая Ала по голове.
– Щетка, – осипшим после долгого сна голосом ответил тот, а затем пояснил. – Ты принес зубную щетку?
Мирон кивнул, отпустил Ала, и тот завис, смотря в пол, пока ему не сунули под нос, пахнущий свежестью контейнер с детской зубной пастой, взрослая всегда ужасно щипала язык. Медсестра проводила его до ванной, совмещенной с душем, включила свет и оставила дверь открытой, уходя. Ал воспрепятствовал только свету. Выключил, чтобы лицо перед небольшим зеркалом стало лишь пятном, спрятанным в полумраке.
Вернувшись в коридор, Ал почувствовал себя так, словно вышел в одной ночной рубашке на мороз. Холодно было не так сильно, но мозг словно превратился в кусок льда. Ал потер загрязнившиеся волосы, пытаясь разогнать тепло, направляясь к фигуре отца, сидевшей на том сиденье, куда ночью присел передохнуть сам Ал. В коридоре появились люди, врачи в белых халатах и синей форме, он был рад и тому, что они не были похожи на санитаров из психушки.
Отец протянул ему очки. Ал надел их, и мир обрел четкость.
– Положишь щетку в тумбочку, я там тебе мыло с полотенцем оставил, – Мирон вернул взгляд от врачей, снующих в дальней части коридора, к Алу. По тому, как характерно двигались его ладони, Ал понял, что пальцы требуют сигарету, и вдруг сам испытал непреодолимое желание вдохнуть, хотя бы носом, едкий дым. – Потом заеду забрать все, чтобы передать позже. Мне должны сообщить, когда тебя переведут в другое отделение.
– В другое отделение? – переспросил Ал. – В психушку?
Мирон вздохнул, медленно и протяжно, словно затягиваясь.
– Это больница, Саш, – объяснил он в пустоту. – Такая же, как эта. Это не место с неуправляемыми шизиками, как ты видел по телику. Это детское учреждение, где тебе хотят помочь, а не навредить, понимаешь?
Ал не ответил, молча смакуя информацию.
– Помнишь, ты просил найти тебе врача? Психолога, – Мирон скривился. – Я знаю, что поздно, но это тебе нужно, Саш, правда. Я не прошу простить меня, но прими помощь сейчас. Мою, врачей, мы все готовы тебе помочь. Я не бросаю тебя там, не запираю, но я снова…
Бессилен.
Но на этот раз Ал не злился, он слишком хорошо понимал.
– Хорошо, – он положил ладонь отцу на плечо. Она не переставала трястись, ни когда он открывал кран в ванной, ни когда чистил зубы, ни сейчас.