– Тебе холодно?
Не дожидаясь ответа, отец молча снял куртку и, притянув Ала за плечо, усаживая рядом, накрыл его ей.
– Как там снаружи? – спросил Ал через какое-то время.
– Прохладно, – отозвался отец снова успокоившимся голосом. – Днем тепло, но вечером ветер с океана холодный дует.
– Да далековато от океана-то.
Ал поднял взгляд на отца, ожидая продолжения, но тот снова смотрел в пустоту.
– Пап, – позвал он. – Я не об этом. Как… Как Мэрилин?
Мирон медленно повернул голову с видом, словно Ал спросил что-то запретное, что нельзя было произносить вслух.
– Саш, – протянул он, наконец. – Я не думаю, что ты сейчас можешь говорить об… этом.
Это – это все. Все, что произошло. Не говорить об этом, значило не говорить вообще.
– Это… – Ал резко вдохнул, словно легкие на какой-то момент дали сбой. – Оно не болит. Сейчас. Наверное… мне что-то вкалывают да?
Мирон замялся, словно не сразу понял, о чем говорит Ал.
– Седативные вещества нельзя давать тебе в твоем состоянии, – объяснил отец. – Саш, ты был в коме.
– Знаю, – небрежно бросил Ал. – Наверное, начнут что-то давать, когда я отойду и смогу чувствовать, чтобы снова не чувствовал.
– Саш…
– Ладно, – оборвал Ал.
Ему было абсолютно все равно на то, о чем он говорил, и на то, что его ждет. Но вот отец, он чувствовал все слишком остро, пропускал через себя, как через мясорубку, поэтому даже о важных вещах сейчас можно и не говорить. Почти.
– Так, что там с Гором?
Отец вдохнул, словно собирался призвать Ала к тишине, но не стал.
– Сдернул, – неожиданно спокойно бросил он. – В Сан-Франциско. Думаю, нам обеспечен перерыв. Из-за несостоявшихся переговоров его план по отношению и ко мне, и к тебе, к Хансам провалился. Он потратил на это слишком много времени и сил, чтобы не разбираться со всем накопившимся теперь.
– Значит, преимущество? – спросил Ал, не понимая, верить в это или нет. – Ты же неплохо так подменил Карла, у него не такой жесткий дедлайн.
Он не собирался шутить, и слова ничего не вызвали, но отец отчего-то усмехнулся. Это было так же далеко, как вера в победу.
– Значит, преимущество, – согласился отец, все еще улыбаясь.
Они снова сидели молча, а Ал думал, задавать ли следующий вопрос.
– Но почему он меня не убил? Он зарядил пистолет, если бы хотел. Он не собирался этого делать.
Улыбка ожидаемо сползла с лица отца, оставив свой горьковатый след.
– Думаю, он не хотел оказывать тебе услугу.
***
Двадцать восьмого ноября Ал проснулся слишком близко к двадцать седьмому. Солнце только начало подниматься, но уже жгло глаза и макушку, несмотря на близость к зиме. Однако больничная одежда, в которой Ала посадили в машину скорой помощи, словно его везли с обычной ангиной, была слишком легкой. Все вызывало дискомфорт. Но может, дело было в том, что он в одиночестве с незнакомыми фельдшерами или санитарами, ехал не понятно куда, и в его голове психушка была не самым худшим местом. И все же под конец пути, когда машина все же повернула за высокий забор с узенькими прорезями, и в поле зрения появилось здание, явно служившее общественным учреждением, мысль, что любое движение врачей – попытка его повязать, стала навязчивой.
С отцом стало проще. Он словно взялся из неоткуда, когда Ала заводили в здание, но быстро удалился, чтобы передать на проверку пакет с вещами. В тот момент подкралась тошнота. От осознания, что его запирают, что он стал тем слоем общества, на который в лучшем случае посмотрят с жалостью, а потом будут со снисхождением смотреть, как тебя связывают, стоит тебе не так почесать нос.
Ал сначала вцепился в руку, легшую на плечо в фойе, где его оставили одного, только потом сообразив, что вернулся отец.
– Как ты? – спросил он.
Ал не ответил, чтобы его не вырвало, а потом отключился.
Он думал, что психиатр страшнее психолога, потому что он не просто выяснит, что ты псих, а назначит таблетки, которыми тебя накачают, чтобы подавить в тебе психа. Но оказалось, наоборот.