Реджи сделал еще несколько ударов и, по всей видимости, не собирался останавливаться. В конце концов, Голди пришлось мягко его прервать, когда удары из агрессивных превратились в ровные и постоянные.
– Милый, мы можем продолжить с тобой занятие наедине, хочешь? – предложила она. – Но тогда нам придется немного подождать остальных.
На удивление, Реджи успокоился довольно быстро и отказался. Но остальные ребята такой активности или агрессивности не проявляли. Исса, так назвала Голди рыжего парня, сделал всего один резкий удар, после чего тут же вернулся на кровать. Когда Ал только начал привыкать к резким звукам ударов, Голди свела ладони, словно собиралась хлопнуть, но без единого звука, и огласила:
– Кто-то хочет что-то добавить? Нет? Тогда, мы закончили. Алекс, останься, пожалуйста.
Ал даже не стал подниматься вместе со всеми, не успела она произнести последнюю фразу. Словно знал, что так случиться, не удивился, как когда эту же фразу произносили в школе. Ему стало неприятно от осознания, что это место сейчас кажется таким далеким и странным, в отличие от больницы.
В комнате остались трое: Ал, Голди и Миллард, прикрывший за всеми дверь. Ал не собирался ничего делать, но все же встал.
– Можешь попробовать, – Голди жестом указала на красный столб перед Алом.
Он не злился. Он бил стены, когда злился, но сейчас не смог бы ткнуть в них даже пальцем.
Две пары глаз смотрели выжидающе. Может, ему это всего лишь казалось, но они словно изменились – Миллард стал менее мягким, Голди – не такой спокойной. Ал мог выйти из комнаты, отказаться, но его словно пригвоздили к полу. Может, дело было лишь в том, что взрослых было двое, что один из них стоял у двери. Он боится? Ал знал, что никто не причинит ему вред, но эта тревожность…
Он сделал шаг вперед и сжал кулак.
Но тревожность не была гневом, не была двигателем, чтобы выплеснуть эмоции в ударе, которых просто не было. Она лишь заставляла руку трястись.
Ал поднес кулак к стойке и оперся на нее. Красная кожа оказалась мягкой, словно Ал упирал кулак в кого-то живого, в живот или щеку. Она была не твердой, как стена, если бы он ударил, этого было бы мало…
Он понимал, что рука начинает трястись сильнее, но не убирал ее. Эта мягкость, красный цвет слишком близко к бледности его кожи, он не мог оторвать их друг от друга. Только наблюдать за тем, как волна тошноты, не дающая дышать, снова накрывает его с головой.
Но он не был настолько дураком, или мазохистом, или слабаком. Рывком толкнувшись корпусом в другую сторону, Ал быстро пошел к выходу. Никто его не остановил, не сказал ни слова. У лестницы Ал уже бежал. Он этого не чувствовал. Ноги были ватные, мягкие, как тот несовершенный удар, как та боксерская стойка. Мягким был мозг, не дававший осознанности, но несший его тело туда, где должно стать лучше. Где он почувствует что-то острое. Но не к лезвию или твердой стене, не к обжигающей воде, а на улицу. Всего лишь холодный колющий воздух проникнет в легкие, остудит разгоряченную кожу.
Но он не был на свободе, ему было нельзя покидать это место. И уже почти добравшись до задней двери на улицу, Ал услышал за спиной шаги, голоса. Два санитара, за ними Голди с Миллардом. Ал не собирался сопротивляться, он не хотел, чтобы его скрутили, как копы какого-то преступника, но сделал совершенно другое. Но, может, и ожидаемое. Что-то твердое, вызванное секундой чистого гнева.
Потому что они провоцируют его на эмоции, а когда он их показывает, его запирают, подавляют их лекарствами или дают им притихнуть, чтобы потом снова сказать, что они ему помогут, что он должен открыться, чтобы все повторилось снова.
Первому же санитару, подошедшему к нему, Ал нанес четкий и резкий удар прямо в нос. Через секунду второй скрутил ему руки за спиной, но Ал уже не сопротивлялся. Ему было достаточно, что сопротивляется его мозг. Это уже что-то.
Чарли Мэнсон
Пятница оказалась отвратительной с начала и до конца. Почти. Разбудил Ала успокаивающий, но явно не тот, от которого хочется просыпаться, голос. Он привык к нему недостаточно, чтобы не отреагировать и спать дальше, но и чувствовал себя не настолько готовым к подъему.
– Доброе утро, – поздоровался Миллард, присев на стул у кровати Ала.