Кузьма.
Да где ж ты это?
Демка.
В прокшинском бочаге.
Матвей.
Эк, тебя лешой-то куда занес!
Демка.
Были мы у кума на менинах, в Прокшине. Ну, известно, напились. И так я этого хмелю в свою голову засыпал – себя не помню. Кума прибил (все смеются), тетке Степаниде шаль изорвал… Просто, сейчас умереть, лютей волка сделался. И с чего бы, кажись: окромя настойки, ничего не пили. Кум-то: что ж ты, говорит, мою хлеб-соль ешь, а сам… да как хлясь меня в ухо, хлясь в другое!.. И так мне пьяному-то обидно показалось, кажись бы так вот зубами весь потрох из его выворотил! Вышиб я окно, выскочил на улицу, да бежать. Дело-то в самое в Воздвиженье было. Ночь темная, дождик так и хлещет. Выскочил-то я в одной рубахе, да и бегу ровно очумелый, и не знаю куда бегу, больно уж злость-то меня одолела. А собаки со всего-то Прокшина за мной… Батюшки мои! просто на части рвут.
Кузьма.
Вот оказия-то!
Демка.
Бежал, бежал… раз! Сорвался в овраг, да колесом вертелся, вертелся… бултых!..
Потап.
В самой этот бочаг?
Демка
Да.
Кузьма
Ну, чудо!
Демка.
Помню маленько: рукой это по воде-то бью, а голосу уж этого во мне нет. Ровно бы очувствовался, да и думаю: тону. Как вздумал я это, так ко дну и пошел.
Потап.
Значит, испужался.
Демка.
Мырнул опять на верх-то, ударил рукой-то, должно плыть хотел, – в руку мне ровно бы что-то попало. Весь хмель соскочил! Куст тут был; прут от его мне в руку-то и попал; за куст-то я и уцепился. Тут уж в разум пришел. Вижу, братец: ночь темная, хошь глаз выколи, ветер так и воет. Висел, висел на кусту-то, – слышу: собаки залаяли и огонек показался. И закричал же я, братцы, огонечек-то увидамши!.. Давай теперича тысячу рублев – так не крикнешь. Два года опосля глотка болела. Слышу и там кричат… Народ прибежал с фонарями.
Матвей.
Как же нашли-то?
Демка.
По собакам, собаки означили. Жена за мной выскочила, а за ей и гости, которые побежали. Вытащили меня, привели к куму, опять я этой настойки выпил три стаканчика, согрелся… (Прислушивается). Взаправду, кричат… (Выбегает из шалаша и снова возвращается). Выходи все! (Все выходят). Слышь!
(Все смотрят друг на друга вопросительно; с противоположного берега слышится глухой стон).
Матвей.
Далече!..
Потап.
Окрикни.
Матвей.
Держись!.. Держи-ись!
(Снова слышится стон).
Демка.
Тонет, братцы!
Потап.
Постой (Прислушивается). Да! Чья-то душа Богу понадобилась. Отвязывай лодку. Эка, наша река блажная! Сколько она за лето народу переглотает.
(Берут весла, отвязывают лодку. Матвей с Демкой садятся).
Потап.
Садись живо. Матюха, отчаливай. Права держи… На-голос ступай. Ах ты, Господи!.. (Лодка быстро отваливает).
Кузьма.
Где найти: долго больно держался-то! Демка-то еще когда сказывал, что кричит.
Потап.
Поди ж ты!
Кузьма.
Слава Богу, что ночь-то светлая. Ишь ты зоря-то… белый день… Да вон, вон… видишь – плещется…
Потап.
И то!
Кузьма (кричит).
Вправо забирай!.. (С лодки слышатся голоса: «держись! держись-с!»).
Потап.
Бог милостив. Видишь… окунулся. Вон… опять выскочил. (Следят внимательно).
Кузьма.
Сохрани, Господи, всякого человека.
Потап.
Не видать?
Кузьма.
Опустился!.. Должно, конец его душеньки…
Потап.
Кричит что-то. (Долго смотрят с напряженным вниманием).
Кузьма.
Вон поплыл, вон поплыл… Должно вытащили. Как-то Бог дал.
(По реке раздается неясный говор; всходит солнце; Потап и Кузьма крестятся; лодка подходит к берегу).
Потап.
Что, братцы?
Матвей.
Подержи лодку-то. Чуть было сам не утоп. Какой тяжелой, Бог с ним. Принимай, ребята.
(Потап с Кузьмой выносят труп на берег).
Потап.
Не опущай на земь. Качай так.
Матвей.
Ничего не поделаешь, – мертвый.
Кузьма.
Взаправду, мертвый.