Под рисунком написано изречение: «НЕ КАЖДАЯ ТВАРЬ — ТЕБЕ ВРАГ, НЕ КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК — ТЕБЕ ДРУГ».
— Да, это я уже слышал, но я бы сказал немного по-другому… — тихо произнёс Альберт. — Не каждый враг — тварь, не каждый друг — человек. — И он посмотрел на мизерную наколку на безымянном пальце левой ладони — перевёрнутую пентаграмму.
Дальше, на других листах…
«ИСТИНА ЛИШЬ ОДНА — СПРАВЕДЛИВОСТЬ».
Под ней рисунок во весь лист, где изображён коловрат пылающий золотым и красным огнями.
Все правые страницы исписаны крупным текстом.
Минут двадцать Альберт рассматривал и читал личную или, возможно, где-то подсмотренную философию Максим, изложенную на бумаге. Больше половины дневника пустых страниц: ещё много возникших мыслей и идей она впишет сюда. Но на последней странице был ещё рисунок — треснутая, изломленная пирамида с глазом внутри и вверху, чуть сбоку, словно число в квадрате, образ Че Гевара. Внизу очень мелкими буквами написано:
«Мы наш, мы новый мир построен, мы всех повесим, а затем…»
— А ты, Максим, оказывается не то, что из себя представляешь в свете. — Профессор покрутил в руке фигурку Геббельса, поразмышляв, открыл высокую створу окна. Повеяло прохладой и благоуханием молодой зелени. Он сильно размахнулся и швырнул далеко-далеко за высокий кирпичный забор на чужую территорию частного дома.
Одно Альберт не понял, почему Максим назвала дневник: «КОГДА Я УБИВАЮ СЕБЯ». Возможно, всё дело в других записях, которые он не просмотрел. В подробности вдаваться не стал, нет времени. Пока — не стал. Отложил. В дальнейшем обязательно поинтересуется.
При выходе из комнаты Альберт замешкался, держа ручку открытой двери, повернулся. Он ткнул пальцем в комнату словно в живой организм, и произнёс:
— Всё в твоей голове перемешалось, Макс. Ища правду, истину и справедливость, твоя, неправильно сформировавшаяся ненависть, творя каскад проступков, рано или поздно тебя сожжёт. В прах. — Профессор расплылся в улыбке, погрозил комнате пальцем и тихо прикрыл дверь с угасающей мыслю: «Куда он мог скрыть…»
Глава 4
1
Три мотоцикла быстро приближались со стороны дороги электростанции, которую собирались закрывать и на месте строить более грандиозную, благо деньги местные богатеи выделили.
Максим, улыбаясь, махнула им рукой. Она провела по себе взглядом, проверив, благопристойно ли выглядит, и шагнула чуть ли не под колёса. Три байка одновременно произвели разворот и подкатили к её ногам. Жизз не снимая чёрного шлема, поиграл ручкой газа, заставляя мотор надрываться, напустил ядовитых выхлопных газов в знак приветствия. Наконец он заглушил мотор, снял шлем, где крупными цифрами под наклоном, словно мазанули небрежно кистью — число 13.
— Ух ты, моя Макс просто восхитительна! — крикнул он. — Сейчас из-за ревности сам себе пойду и набью морду! — Жека покрутил ключами у виска и бросил Максим. — Сегодня ты нас будешь убивать. — Он слез с мотоцикла, вытянул сапогом подножку, подошёл к Макс и долгим поцелуем впился в её губы. Его широкая спина — спина качка — высвечивала огромным кругом коловрата на косухе. На рукавах, чуть ниже плеч, одноголовые орлы раскинули крылья, взирали грозными взглядами.
На более «утончённом» одноместном байке красного и чёрного цветов, где повсюду хромированные паутины, на чёрных трубах, задранных под сиденье, с обеих сторон надпись: «THE OLD WORLD IS DEAD». Что означало — как переводила сама Рамси — «Старый мир давно подох, скотина». Всю идею, то, что подразумевала Решка-Рамси, взяла из книги Ричарда Мэтисона «Я легенда». Она настолько прониклась концовкой, что перетащила замысел в свою действительность и иногда ей казалось, что вся их готичность, игра в вампиризм, наряды, краски, музыка, и всё остальное — взаправдашние.
Решка-Рамси скинула шлем, волосы ниспали до плеч, причёска точь-в-точь как у Максим — с неё и перенимала всё — и писклявым, но приятным голоском крикнула:
— Я люблю тебя, Макс! — Ладе только недавно исполнилось семнадцать лет, и родители ни в какую не соглашались покупать ей байк. Пока не науськал парень из института, ухлёстывающий за ней: принёс ей крюк, сам привязал к нему толстенную верёвку и куртку. И глупышка Решка инсценировала повешение в собственной комнате. После такого её родители были готовы ради дочери с небес бога украсть и продать дьяволу. Ну или подарить. Парень спрятался под кроватью и, естественно, этого «придурка» нашли и такого влепили за террор их лопнувших нервов, что урок он запомнит не только на эту жизнь, но и последующие, пока не станет Богом. Или — хлопнется в демоны.
Папа Лады не то чтобы вор в законе, но что-то около того, отдал на месяц «фантазёра-террориста» в рабство, где весь день до изнеможения он вытанцовывал лезгинку, а ночью как пёс смердящий — из клетки всю ночь напролёт выл на луну под аккомпанемент скрипучей скрипки. И к тому же после появления домой бедолагу ждал приревновавший Буян, раскаченный до безобразия, да ещё с семилетнего возраста занимающийся самбо.
— Я тебя тоже, Решка-Рамси. Моя шлюшка.
— И ты — моя шалавка.
Третий мотоцикл не в меру мощный, чёрный, широченное заднее колесо, как у трактора, обода колёс — красные на белом, за рулём восседал парень Рамси — Буян. Он как орангутан попрыгал задницей на сиденье, мотоцикл, казалось, вот-вот порвёт рессоры. Буян задрал на шлеме стекло, крикнул:
— Я сейчас дам тебе, ты её любишь. Любвеобильная… — Он показал Ладе козу, растопырив пальцы — указательный и мизинец правой руки, унизанные блестящими широкими перстнями.
— Тебя тоже люблю, сын суки. — Решка-Рамси вытянула губы и чмокнула в воздух.
— Смотри у меня! — крикнул Буян в ответ и изобразил руками какие-то жесты, наверное, только им одним понятные, так как Рамси вытянула игриво губки и покачала головой, говоря этой мимикой: «Да хрен тебе в одно место».
Позади него на маленьком сиденье почти на самом заднем колесе сидел гот, в атласном чёрном пиджаке до колен и без шлема. Парня звали Уж. Он потёр пальцами по своей бородке Арамиса из Советского фильма и подошёл к Максим, пожал ей руку. Она поцеловала его в щёку.
— Новая наколка, Рэфа? — спросила Максим, бровями повела на ладонь Ужа: имя Рэфа он поменял год назад, а так было Илья.
Уж посмотрел на собственную ладонь, пожал плечами и ответил лишь улыбкой. Татуировка на кисти в виде морды летучей мыши, или, скорее всего, демона со сдвоенным — вверх-вниз — носом летучей мыши и оскалом длинных кривых зубов.
— Максим, куда рванём?! — крикнул Борис и повернулся к Рамси. — Куда двинем, снова на ваше кладбище, со жмурами тосковать? Или, быть может, к байкерам в бар пивка попьём, а потом на луга, постреляем по финистам из ружей.
Уж как-то нехотя взглянул на Бориса и потом посмотрел на Максим словно прося.
У-ку, нет, повела она головой еле заметно. Рэфа уныло выдохнул. У них с Максим был свой огромный секрет. Однажды — вообще-то, одно время они были влюблены друг в друга — на кладбище они опились абсента и лишили друг друга девственности. Орально. А через неделю Макс познакомилась с Жекой и стала его девушкой. Она разрывалась между ними — влюблена в обоих и поэтому не отпускала Ужа от себя. Она задавала себе вопрос, что будет дальше, и ответить не могла: пусть будет пока так, как есть. Рэфа давно хотел уйти, прекратить общение с этой компанией, но Максим это чувствовала и иногда одаривала его горячими поцелуями и давала туманную надежду: только вопрос — зачем?
Максим боялась поведать Жеке — она была уверена, что рано или поздно Жизз узнает, что у неё произошло с Ужом, — который на полном серьёзе собирался на ней жениться. Как-то раз Жиза сказал, если она за него не выйдет, то он убьёт и себя, и её. А если Макс окажется не девственницей, а он верил в телегонию и законы Рита, он порежет весь её род и её саму, а потом уйдёт жить в леса́.
— Партизанить? — хохотнув, съязвила Максим. Ведь у них ничего ни разу не было. Жиза сам её не трогал, разве что немного помнёт за сиськи: он ждал, когда ей исполнится восемнадцать лет.
— Весь мир создавать заново, — ответил Жизз.
Сначала вроде прозвучало и выглядело смешно, но однажды Жека сказал, что ему нужно передать в одно место деньги, отвезти, очень далеко. И он предложил идти с ним. Больше недели они добирались по тайге к его дому, который он строил, иногда уезжая на месяц. Старый «уазик», прикрытый тентом и закиданный ветками, как оказалось, на ходу, и ей было очень интересно, как они на нём преодолевали буреломы, реки и камни. Дом, к которому они пришли — из брёвен, внутри две буржуйки, вся мебель — очень даже хорошая — изготовлена самим Жекой без единого гвоздя и шурупа, автомат «Калашникова» из которого они стреляли по белкам, десять ружей и ящики с патронами — наверное, для целой армии. По дороге Жизз показал ей три схрона и сказал, что это не всё: это были не просто закопанные нужные вещи в банках или в чём-то ещё — это целые каменные подвалы. Да, это было фантастически интересно. Не считая миллионов комаров.