Глава 9
1
Максим задумчиво водила глазами по исписанным страницам дневника. Сосредоточиться мешало мрачнейшее уныние от скрипки Дианы, доносившееся в комнату не только через вентиляцию, но и в открытые окна. Конечно, надо ей сказать, чтобы потише, да и не такой же отстойный зашквар пилить смычком на всю галактику, но Максим оберегала чувства сестры: ранимые, восприимчивые к самым незначительным обидам, одновременно нежные и красивые, как снежинки, ласковые, щемящие сердце от доверчивой, наивной доброты. И не смела одёрнуть, боялась омрачить сердечную, искреннюю сестринскую любовь.
Шесть лет назад — тогда Диане было шесть годков — в начале октября они всей семьёй поехали бить кабанов: Потапа пригласил на охоту товарищ-сослуживец, или, скорее всего, однополчанин, с которым вместе проходили армию в горячих точках. Поехали на десять дней в глушь Сибири. Мать не захотела Диану оставлять соседям или горничным однодневкам, или, тем более, нанимать неизвестного человека на какие-то две недели. Ранее Потап рассказывал про этого друга, и то, что однажды, давно, уже туда ездил. Но не на охоту кабанов или другой живности: они охотились на людей, уничтожали, мстили. У этого сослуживца его родной отец когда-то работал егерем: человек был неподкупный, добросовестный, честный. Одним словом — человек. Банда браконьеров убили его в тайге, когда однополчанин Потапа вернулся из армии. И именно в этот момент приехал в гости сам Потап с тремя друзьями — бить кедровый орех. Алексей, так звали сослуживца, достал всем оружие, помогли и местные люди. Целый месяц они загоняли, не давая выйти из тайги, отлавливали бандитов по одному, и в итоге казнили всех. Тела скормили бродячим псам.
Когда приехали, поселились в избушке на лесной делянке. Мама занималась готовкой пищи, Максим ей помогала. Потап и Алексей ушли за несколько километров охотиться на кабанов с вышек. И как-то упустили Диану: пять дней они искали шестилетнего ребёнка. Нашли в старой брошенной берлоге. Обезвоженная, изголодавшаяся и вся замёрзшая, малышка Ди спала, свернувшись клубочком на голой земле: худенькая, беззащитная и такая крошечная. Этот образ навсегда поселился в памяти Максим. Она тоже помогала искать сестру, и именно она увидела тёмную земляную дыру в холме, заваленном соснами.
— Если я умру, ты меня не забудешь? — первое, что услышала Максим от младшенькой сестрёнки. — Ведь я же буду жить вечно в твоём сердце? Правда?
Максим представила, как маленькой Диане было жутко бродить ночью: вой волков и уханье сов, сухой треск сосен под натиском ветра, ледяная луна, рёв шалого медведя. Как она сражённая усталостью влезла в страшную берлогу, как смертельный холод и голод заставляли дрожать, как пар дыхания согревал посиневшие детские ладошки. Какой безумный ужас она пережила!
— Тебе было сильно страшно? — спросила Максим, сидя возле кровати, когда Диану привезли из больницы.
— Нет, я думала, что зайчику в лесу страшнее, чем мне. Я жалела его. Я только сильно-сильно хотела пить.
Максим гладила рукой по длинным русым волосам Дианы, растекающимся до поясницы, пряди переливались в свете огня из камина. Жёлтые блики от огоньков свечей плясали в ночных стёклах окон. Что было бы, если Дианы не стало? Если бы она утонула в болоте, или волки, или забрела так далеко, что не смогли бы найти? Или замёрзла насмерть? Как тогда бы все жили? «Наверное, я бы тоже умерла. Убила себя», — так решила двенадцатилетняя Максим. Полоска слезы намочила её щёку, которую она поспешила убрать, отерев тыльной стороной ладони.
— Я тебя буду оберегать, — тихим голосом поклялась Максим своей сестре. — Пока ты маленькая, я всегда буду рядом с тобой.
2
Диана перестала играть на скрипке. Максим облегчённо вздохнула: наконец-то успокоилась. Белоснежная ладонь макнула перо в чернильницу, начала старательно выводить строки:
«Чужая смерть — интересна. Тем более если эта смерть врага. Ещё не разобралась полностью с чувствами, но нет никакой трагедии на сердце. И нет никаких терзаний и душестраданий. Я не мучилась и не ужасалась содеянным, а есть лишь упоение, восторг. Я спала могильным сном. Подушка мягкая, нежный шёлк одеяла, как всегда, обнимал меня. Я люблю маму и Диану. И новое утро до безумия прекрасно.
Кто говорит, что месть не исправит тоску — плюньте тому в лицо. Мы отомстили — отомстили этому грязному миру, хоть на йоту очистив его, смыли немного грязи. Дорога в рай выложена камнями ада, или по-другому — благими намерениями вымощена дорога в ад. Но никто не сказал!.. Нашего рая, нашими намерениями, для вашего ада!
Тот ад, в котором будешь ты, — мой рай! /Гюго/
И наше счастье — только бесконечное движение к безграничным знаниям!»
С новой силой врезалось в уши звуки скрипки. Казалось, под таким невероятным натиском искажённого звука усилителя стены сейчас рухнут. И покои бога вместе с ним грохнутся с небес.
— Вот коза, да что она пилит всем мозг не переставая? — Максим воткнула перо в чернильницу, крохотная фиолетовая клякса плюхнулась на лист дневника. Тень из окна скользнула по статуэтке с красной розой и белой лилией.
Макс влетела в комнату сестры, собираясь дать нагоняй, остановилась от изумления, позабыв опустить ручку двери, сильно наморщив нос. Диана сидела на стуле по центру комнаты, задрала лицо к потолку, из закрытых глаз текли слёзы. Она выглядела такой несчастной, что сердце Максим едва не разорвалось от жалости. От скрипки прижатой к шее Дианы извивался кабель к усилителю, визжащий смычок лихорадочно бегал по струнам, напольные колонки-гробы взрывали не только нервы гостям, посетившим эту комнату, но и слух. Громадные наушники ютились на милой головушке Дианы и спасали её уши.
— Ну, конечно, наверное, ещё и беруши воткнула. — Максим покачала головой. — Вот козюля. От этого ужаса новое цунами вызовет новый мировой потоп.
Чтобы не напугать увлечённую сестру, Максим прошла на цыпочках к усилителю и отключила звук. Диана продолжала играть, ничего не замечая вокруг, горячие капли пота выступали на её лбу. Что за та́инство здесь происходит? Максим осторожно дотронулась худенького плеча сестры, хрупкость которого скрывала белая маечка с красными сердечками. Вскрикнув, Диана соскочила со стула и упала на колени, страх в широко раскрытых глазах бегал по стенам и потолку, выискивал, и не видел, не находил. Бледное лицо тряслось, мелкие капли пота под носом образовали целый полк, блестели от света ночника, видно, оставшегося гореть ещё с ночи. Диана судорожно смахнула испарину ладонью, перевернулась на спину и, придавив скрипку к груди, вжалась плечами к стене под компьютерным столом. Затихла.
Стрекоза влетела в окно, жужжа крылышками, зареяла над смычком лежащем на стуле, через секунду села. Не рано ли быть стрекозам? Максим вспомнила, что вчера тоже видела стрекозу на пляже. Чёрт с ней. Не до этого сейчас. Что с Дианой? Максим подползла к сестрёнке.
— Что с тобой, детка? — Она тронула дрожащую ладошку Дианы. Сестра вздрогнула, одёрнула руку.
— Ничего.
— Вот это всё ты называешь ничего? — возразила Макс и обвела глазами комнату, улыбкой и мягким тоном она старалась успокоить сестру. — Твои подозрительные очи меня в шпиона превращают. Смотришь как на врага народа.
Диана попробовала улыбнуться, рот растянулся, искривился, и губы вновь сжались, испуг постепенно стихал в её широко раскрытых глазах, лицо преображал пылающий медный оттенок. Ещё пока с сомнением, она выглянула из-под крышки стола и несмело, всё же, натянула губы в улыбке.
— Выходи из подполья и рассказывай, что приключилось? — Максим взяла сестру за руку. — Что так ужасно тебя напугало? И почему ты плакала?
— Говорю, ничего, — уверила Диана, вытянула пальцы из сжатой ладони Максим, в голосе и на лице не осталось и тени обеспокоенности, хотя в движениях присутствовала робость, какая-то мучимая зажатость. — И не плакала я, это эмоции перед музыкой, — более бравым голосом оправдалась Диана. В её руках появился смычок, опустившись на стул, она прижала скрипку щекой и, в готовности спустить на бренный мир новую мощь собственных музыкальных измышлений, замерла, не сводя глаз, запрашивающих у Максим: «Будет ли возвращена на место ручка громкости на усилителе?»