— Вы что наехали?! — вскричала Максим. — Мне не десять лет. Вон, Диану воспитывайте. Нету здесь Жеки. Я сама не знаю где он. На телефон не отвечает… Никто не отвечает. И уж точно, никого мёртвого он нам не подкидывал. Он не урод.
Некоторое время всех окутала и душила нездоровая тишина.
— Да, это от неё весь этот смрад на улице, от дохлой псины, — с опозданием Потап ответил жене. — Валяется недалеко от ворот. Целый телок. Ладно. — Он поднялся из-за стола. — Вы будьте дома. Я сам всё уберу, заверну в плёнку, подъедут рабочие и вывезут. Я им сейчас позвоню.
— Я тебе помогу, — вызвалась Анжела. — Или лучше… пойдём, посмотрим, сам ничего не трожь, и своих работяг не отвлекай. Позвоним в службу по уборке, пусть они уберут всё полностью.
— Пока они приедут, всё в округе пропитается зловонием, — возразил Потап. — Я хоть попробую завернуть в полиэтилен.
— И я с вами пойду, — сказала Максим. — Только ещё раз позвоню Жизе. — Она подошла к Потапу, заглянула в лицо широченными глазами и, едва не касаясь носом его губ, изобразила крупную дрожь на лице, после чего скрылась в арке под лестницей.
Потап и Анжела переглянулись.
Никто не заметил, как Диана тихо поднялась к себе в комнату, и уже через пару минут полились слабые звуки плачущей скрипки.
2
Анжела стояла в синем джинсовом комбинезоне, в котором она обычно ухаживала за цветами перед домом, заткнув нос и рот носовым платком, покачивала из стороны в сторону головой и ужасалась виденным. Максим только взглянула и, взвизгнув, отмахиваясь от мух, убежала в дом. Потап захватил лопату, вилы и плёнку из гаража и теперь старался переложить тело пса на развёрнутый полиэтиленовый ковёр. Мёртвый волкодав разваливался на куски: сначала разломилось тело и все шевелящиеся внутренности вывалились на траву, кожа со шкурой слезла с задних лап, а потом отделились и сами лапы. Труп будто растаял на солнце и расползся густой бесформенной массой. Потап негодовал: «Как такой гнилой холодец могли незаметно приволочь и подложить?» Он думал, что Анжеле, мягко сказать, станет не по себе и она, как и дочь — её дочь, поспешит ретироваться. Но бойкая жена ходила вокруг и пальцами указывала, что ещё отвалилось и где надо тщательнее зачистить. Пару раз, подавляя рвотный позыв, она отбегала, сгибалась и издавала блеющие звуки, и пару раз она походила на чучело, размахивающее руками рьяно разгоняя рои мух. И отойдя, настырно возвращалась. Потап гнал её и удивлялся: что заставляет жену наблюдать за процессом уборки падали? Она шутила и даже ущипнула его за ягодицу, когда он, задыхаясь и лавируя блевануть не блевануть, низко нагнулся, подчищая последний сгусток из травы. Анжела успела даже рассказать анекдот, которые она на дух не переносила, так же как и частушки, балалайки, шансоны и гармошки. И всё же — это была его прежняя, любимая жена. Потап завернул плёнку и накрыл желеобразную груду, выпрямился, вытер пот со лба.
— Вот, смотри, ещё осталось, — сказала Анжела — почти пропела и ткнула указательным пальцем на бровку дорожки, где в корешках травы, выдернутых с землёй, валялся продолговатый кусочек. — Ты знаешь… На что-то похоже…
Пальцем, защищённым резиновой перчаткой, Потап ковырнул непонятный вытянутый предмет.
— Патька, это же… — Анжела запнулась. — Это же то, о чём я думаю? Не-е-ет. — Она зажала рот ладонью.
Сидя на корточках, Потап поднёс к глазам человеческий палец, скрупулёзно старался рассмотреть, выставил перед собой на свет, словно собирался просветить солнцем. Чёрный ноготь отслаивался от подгнивающей тёмно-синей кожи.
— Это палец, — больше подтвердила свою догадку, чем спросила Анжела.
— Да, — кивнул Потап. — Детский палец.
Бледная Анжела пошла в дом, собираясь как можно скорее набрать номер друга их семьи — следователя Павла. Правда, вряд ли его можно назвать другом семьи, да и Потапу он не особый друг, но она ему нравилась. Однажды, напившись, Павел домогался её на балконе, когда все мужчины уже покурили и спустились к столу, и жгуче признавался в любви. Конечно, за её жизнь, кто только не клялся, не склонял голову перед ней и не расцеловывал руки, но ко всем Анжела относилась с полным равнодушием. Для неё существовал только Потап. Но сейчас — ей почему-то захотелось непременно позвонить именно ему.
Потап понял, что жена хочет кому-то звонить, крикнул:
— Анжела, постой! — Он подошёл к ней и взял за руку. — Подожди. Нужно подумать, стоит ли вообще об этом сообщать. — Он поднял рукой её подбородок, заглянул в ошалелые глаза. — Ты хотела звонить? Кому?..
— Да, — с отчаянием воскликнула Анжелика, бегая напуганными глазами. — Разве не надо? Хотела Павлу… Но почему ты говоришь, что не стоит?
— Возможно, это связано как-то с Максим. Она приехала ночью. Вечером часов в двенадцать я выходил подышать, пса точно не было. Я прошёлся вдоль дорожки и уж если даже не заметил, то вонь бы дала о себе знать. И сегодня с утра Макс вообще какая-то странная. Так что не стоит спешить. Ведь не будем мы её подставлять? И какого фига мотоцикл Жеки стоит у нас, а самого нет? Надо получше её расспросить. Мне кажется, она что-то умалчивает. — Потап посмотрел на окна дома и увидел, как Максим поспешила отойти, дёрнув шторой.
— Хорошо, — отозвалась Анжела потухшим голосом. — Я её сейчас допрошу. Но ты же знаешь, она ведь не маленькая, с неё слова не вытянешь. Она сама себе на уме…
— Не надо никого допрашивать. Я сам расспрошу, когда и как надо. Оставим всё как есть. Ничего не рассказывай девочкам. И вообще никому, тем более Павлу. Этот разроет все склепы в России, но нароет что нужно. И не нужно. Так что пусть всё умрёт в тайне. — Потап ещё раз взглянул на дом и мысленно обругал себя: как же некстати год назад он снял со стен все видеокамеры, хотел поменять сам, на более современные и дорогие, но руки так и не дошли. Действительно, изрекают: если поленишься сделать сейчас, то не сделаешь никогда. Он поцеловал жену и спросил:
— Договорились?
— Ну, наверное, — ответила Анжела, выдавила слабую улыбку. — Ты говоришь… ребёнок. Как-то жутковато. Получается, собаку подбросили вместе с пальцем. Но те, кто подкинул — они знают. Как с ними быть? Рано или поздно всё может всплыть. Ведь для какой-то цели они это сотворили, ведь для чего-то нам показали? Или указали. Не всё так просто. Не знаю, но мне кажется, всё же надо сообщить. — Она вспомнила, что может быть замешена старшая дочь и впала в смятение, на глазах навернулись слёзы. — Не знаю… Но Максим не должна пострадать. Ты сделаешь что-нибудь? Как правильно?.. Ведь всё равно об этом уже знают… Те, кто это сделал…
Потап тяжело выдохнул и пообещал:
— Я выясню и убью их. Чтобы молчали.
— А что с пальцем?..
— Сожгу, — обманул Потап.
Анжела осмотрелась: только что присутствующий лёгкий страх в её глазах сменился на холодную, даже ледяную отрешённость. Она криво ухмыльнулась, кивком указала на пса, завёрнутого в плёнку. Потап обернулся: мухи чёрной тучей зависли над дохлятиной — но как? Их словно сфотографировали, сам мир убрали, а фотографию оставили. Картина замерла. Потап закрыл глаза, покачал головой, скидывая наваждение. И как же ему не понравилась резкая смена настроения жены — из рая да сразу в ад. И сразу возник образ Максим и то, что она выкинула за столом. И сумасшествие Дианы над скрипкой, и пёс, и палец, и байк, и… Потап ещё раз подметил, что все странности, а, возможно, и неприятности, начались со вчерашнего дня, когда появился тот бродяга.
Вечером за семейным ужином Потап открыл бутылку водки, шёпотом объяснил на ухо жене, что хочет перебить запах от трупа псины, поселившийся в его носу. Анжела пребывала в притворной панике: в этом доме пили водку в последний раз — никогда. Но сама не отказалась от маленькой рюмочки под смачный кусок ростбифа. Диана опустошила вазу с клубникой под сливками и теперь играла на планшете, часто весело смеялась. И не было в ней утреннего мрачного уныния. Разве что небольшие круги под глазами, и иногда на мгновение брошенный взгляд после очередного хохота тускнел. Максим потягивала молочно-ягодный коктейль из трубочки, обняв сестру за плечи, помогала ей, и также изливала громкий искренний смех. Ни разу она не обронила на Потапа заинтересованного, похотливого взгляда, которым она стреляла за утренним завтраком. Лишь сияющее молодое лицо под мечтательными красивыми глазами. Дом вновь наполнился дыханием тепла. Из колонок лилась спокойная музыка Моцарта. Спирт в крови медленно расходился по венам. Вообще, Потап ненавидел состояние опьянения и часто, когда приходилось много возлить, удалялся в туалет, совал два пальца в рот и выводил обратно. А потом выпивал много шипучих витаминов, стараясь побыстрее просветлить свой разум. Но сейчас был другой случай, и ему хотелось поймать алкогольную эйфорию, чтобы отвлечься от, не покидавших его, тягостных мыслей.