Ладонь Максим коснулась его ступни. Нежная матовая белизна лица, окаймлённая тяжёлыми чёрными прядями, приблизилась, громадные глаза настолько синие и глубокие, что Потап увидел себя тонущего в их круговороте и тянущего к небесам раскрытую ладонь для спасения. Глаза настолько красивые, что захватило дух. Глаза настолько пустые, словно в них жизнь менялась на смерть. С гнетущим беспокойством Потап успел подумать, что Максим невероятно, слишком невероятно красива. А ещё пронеслась мысль, которую сразу отпихнул: он влюбляется в Максим.
Потап нервно сглотнул и спросил:
— Где мама?
Макс не ответила. Её ресницы медленно-медленно моргнули, на губах начала растягиваться улыбка и застыла. Слеза — блеснула от солнца? — скатилась к уголку рта. Максим опустилась на коленки, поджав под себя ступни, подобрала подол длинной чёрной футболки к пупку.
Глаза Потапа непроизвольно опустились. На тёмной ткани майки злобно ухмылялся череп с наложенными чертами Геббельса. Максим постучала указательным пальцем себя в грудь.
«Что?.. Что она хочет этим сказать? — Потап нервно прикрыл глаза, тяжело вздохнул. — Что с ней? Чего она хочет?»
Макс будто прочитала его мысли, произнесла сухим, каким-то мёртвым тоном:
— Ты же ведь ночью хотел что-то со мной сотворить.
— Макс!.. — прикрикнул Потап, жар заливал его лицо, испарина покрыла лоб, шею и грудь. — Где мама?
— С Дианой, нас ждут к завтраку.
— Ну так… ты иди. — Потап ломал пальцы обеих рук в нервном напряжении. — Дай мне одеться… и я приду следом.
Максим качнула головой и хохотнула.
— Не-а. — Она встала на четвереньки и приблизила рот к его губам. Невообразимый аромат шёл от тела Макс. Рот медленно расширялся в улыбке, чёрная помада соблазнительно блестела.
Потап не знал, как ему повести. От мысли, что сейчас в дверь зайдут, волны жара били по всему телу. Он хотел отшвырнуть девку и вскочить, но почему-то не мог. У него кто-то забрал силу воли, и этот кто-то — бестия перед его взором. Максим приблизила губы на опасное расстояние: Потап ощутил сладкий вкус её слюней и ему не было противно, напротив, голова плыла в слегка болезненной эйфории. В глазах туманилось, свет замерцал, окружаясь рамкой блёклой тени. Зрение сужалось, лицо Максим то отдалялось, то сливалось с его плотью.
«Уходи! — где-то далеко кричал женский голос, полный немилосердного ужаса. — Уходи!»
«Уже поздно! — кричал другой женский голос. — Уже давно как поздно. Тысячи лет, как поздно!»
«Уходи, Патька!» — закричал первый женский голос, издал захлёбывающийся звук, замолк.
«Это они мне, — подумал Потап. — Это меня предупреждают. — Он хотел отпихнуть Максим, но его ладони обхватили упругие груди, невероятно нежные, и он снова провалился. Ему уже стало всё равно, он уже хотел притянуть к себе Макс, сильно прижать и… насладиться.
Дверь в комнату хлопнула, в уши врезался набат колокола — звук, который он испытал при первой контузии на войне. Потап подскочил на кровати и открыл глаза. Сумеречный свет окружал спальню. Окна задрапированы двумя тяжёлыми шторами, откуда пробивалась узенькая полоска дневного света и разрезала пол, пылинки бились об лучик, хаотично весело кружили.
Потап вскочил с кровати. Так была ли здесь Максим? Он подошёл к двери и приоткрыл, в образовавшуюся щель осмотрел дорожку второго этажа. Внизу на кухне лился еле уловимый смех Дианы и Анжелы. Потап подавил нервный зевок и радостно улыбнулся. Анжелика рассказала шутку и Максим с Дианой разразились хохотом.
— Ай-на! — крикнул Потап и подпрыгнул, стараясь чиркнуть пальцами потолок. — Это сон. Это всего лишь сон! Не являлась сейчас Макс. Не являлась. — Он почувствовал несносную тошноту и промчался в умывальник. Приведя себя в порядок, Потап оделся, осмотрел внимательно кровать: естественно, пустой бутылки и силиконовой игрушки Анжелы не оказалось. «Убрала, — усмехнулся Потап. — Но я-то всё равно спрошу». Он перевёл взгляд на роскошный букет: лилии срезаны и валялись возле вазы, под ними лежали ножницы.
— Хм. А вот это странно. — Потап подошёл и ладонью порыскал в листьях. Перевёрнутое распятие отсутствовало. — Бес с ним. Ничего не значит. Игры Анжелы.
Потап открыл дверь, чтобы спуститься к любимым девочкам. Мутное видение, или вспоминание загрузилось в голову: Максим нагнулась над ним и с её уха свалилась клипса. Желая положить конец сомнениям, Потап обогнул кровать со стороны жены и опустился на корточки, рыская глазами и ладонями по ковру.
Он поднёс вещицу к лицу — перед печальным и угрюмым взором предстала крохотная свастика с металлическим зажимом.
Так значит это ему она сказала: «Если вы произнесёте достаточно большую ложь и будете её повторять, то люди в итоге в неё поверят».
— Максим, зачем нужны эти слова мне?
4
— Папочка, — обрадованно вскрикнула Диана и повисла на шее Потапа. Он чмокнул губами её в макушку. Ему нравилось: дочка всегда встречала с неподдельной любовью как бога.
— Господи! — Анжела развела руки, расплываясь в улыбке. — Я вечность тебя не видела. — Она взвизгнула и подлетела к Потапу, осыпала градом горячих поцелуев. — Ты голоден?
— Да, — соврал Потап и покосился ощупывающими глазами на Максим. — Это не твоё? — Он положил на угол стола клипсу.
Все дружно уставились на миниатюрную свастику.
— Макс, это уже несерьёзно, — сказала Анжелика. — Пора прекращать свои игры. Ещё можно понять твоих вампиров, но после той компьютерной игры за фрицев прошло лет шесть. Или семь.
Максим отставила стакан с газировкой, сощурила глаза, что-то вспоминая, спросила:
— Откуда у тебя? Я их не надевала и не доставала уже сотню лет. — Она взяла клипсу и радостно рассмотрела. Потап исподтишка осмотрел её мочки, но там болтались серебряные перевёрнутые крестики. Он не ответил, лишь улыбнулся и уселся за стол, изображая голод, потёр ладонью по животу и обвёл глазами стол. На тарелочках английского сервиза: салат из помидор и огурцов, тонкие ломтики красной рыбы с оливками, жареные рёбрышки баранины с запечёнными помидорами, грузинский соус, хачапури и кубики сыра нескольких сортов. Потап улыбнулся Анжелике, потянулся за веточкой кинзы, и улыбка сошла на нет: жена держала двумя пальцами рюмку с водкой, другой рукой протягивала графинчик ему.
— Выпьешь? — спросила Анжелика. — Пожалуйста, за бабушку мою. С ней не очень-то обошлась жизнь. Даже напоследок не отпустила без поганого зла.
Потап цыкнул губами, взял графинчик и отставил на дальний угол стола — подальше от жены. Диана одобрительно одарила отца затяжным морганием, увидела, что он смотрит на её забинтованную ладонь, неуверенно опустила на колено.
— Мама, — обратился Потап к жене. — Твоя дочка так может лишиться пальцев. Проследи, чтобы она временно перестала играть на скрипке.
— Папа! — вскочила Диана со стула, в её глазах читался непритворный страх. — Не запрещай! Я хочу играть. — Диана понизила голос до шёпота. — Я хочу стать великой. — Она улыбнулась отцу. — Я постараюсь осторожно. Хорошо, папочка. Честно, буду осторожной.
Потап рассмотрел личико дочери и испытал неимоверные чувства жалости и страха за неё: Диана походила на маленькую древнюю старушку, давно собравшуюся в мир иной. Её глаза радостные, в глубине искали защиту, небольшие темноватые круги появились над щеками, скулы заострились. Потап подумал, что его дочка боится жить. Он протянул к ней ладонь, хотел спросить про распятие, прикреплённое скотчем в её спальне, но не стал. Ему хотелось её поцеловать, но не подошёл. Ему хотелось её защитить, но не защитил. Ему хотелось видеть её, но не видел. И он вздрогнул: видеть чьими глазами?
«Что взорвало мой мир?!» — закричал Потап. Но его никто не услышал. Он открыл веки. Диана слизывала с ложечки мороженое, на губах растянута милая улыбка, но в глазах прослеживалось желание заплакать. Потап перевёл подозрительный взгляд на падчерицу. И как ни старался уловить тайные мысли Макс, но она лишь бесперебойно набирала на айфоне номер Жизы, ни разу не взглянула в его сторону.