»Что ж добру пропадать» – в мыслях ехидно прокомментировала я.
– Никто ее ни к чему не принуждал, она сама охотно делилась кровью. Генрих нам обоим был как отец. Мы ее еле приучили сидеть тихо днем, не нарываться на неприятности, глупышка была исключительная, но милая и озорная. Двадцать пять лет мы были неразлучны… За эти годы я достаточно повзрослел и набрался сил.
– Что случилось потом? Что случилось с ней?
– Ну мы были одиночками, в смысле Генрих был одиночкой, а я – его птенцом. Мы путешествовали по Европе, нигде не задерживаясь, чтобы не вступать в контакты с местными. Чего нас занесло в Рим? В общем, там нас троих заметили в первую же ночь и настойчиво пригласили в гнездо. Глава общины оказался куда сильнее Генриха, и он попросил Сусанну себе. Чтобы хоть как-то унести оттуда ноги, пришлось согласиться, хоть мы и очень горевали о разлуке с ней. Мы ее очень любили, глупышка вросла в наши сердца.
Я закрыла лицо руками, сдерживая истерический смех
– Свет и Тень, хоть бы меня никто так не любил, – бросила я, прикусив язык. Что толку цапаться с вампом? Что этот трупак может понимать в любви? Понимал бы – никогда б не стал вампиром.
– Что ты понимаешь? – прошипел он.
– Ты прав – ничего, – примирительно произнесла я.
Я ничего не понимаю в существовании, поддерживаемом чужой кровью и смертями. Без цели, без смысла влачиться по вечности, а дабы не прервать это безумие, выйдя на свет – цепляться за извращенную привязанность к такому же жалкому чудовищу, породившему тебя или порожденному тобой, или за ненависть к кому-нибудь по какой угодно причине. А! Нет, есть еще одна причина существовать, и очень веская – улучшение породы: надо становиться сильным монстром и плодить себе подобных. Мертвых чудовищ, способных отбирать жизнь и кровь и называть перверсии любовью.
– А Генрих? – не выдержала я. – Какой он был?
Что я творю? Зачем играю с ним, как кошка с мышью?!
– Генрих был сильным и мудрым. И добрым. Ему претила эта атмосфера, царящая в большинстве гнезд – рабское пресмыкание перед главой и самодурство оного. Это сейчас в виду всего этого прогресса и цивилизации кандидаты в птенцы тщательно отбираются и максимально быстро вскармливаются до взросления. Еще триста лет назад к этому относились наплевательски, поэтому полно было убогих кровососущих придурков, только и годных жить в гнезде под крылом и пресмыкаться перед создателем. Для многих отпущение на свободу было равносильно смерти. Да, тогдашние гнезда часто были жалким зрелищем. Поэтому когда мы оба набрались сил, то перебрались в Новый Свет с целью основать свое гнездо.
»Ага, значит, улучшение породы».
– Наше гнездо было идеальным, Генрих все сделал так, как хотел: почтение вместо пресмыкания, любовь вместо страха.
»Ой, держите меня!» Переборов первое искушение, я все же задала вопрос.
– А у вас ведь трон переходил от одного к другому…
– Да, он поощрял мой рост, хотел, чтобы я был ему ровней во всем.
»Да он хотел встретить рассвет! Наскучило ему улучшение породы и ты наскучил, да только не хотелось ему, чтобы все дело его мертвой жизни пошло прахом. Вот и натаскивал сидеть на троне. А когда подвернулся Абшойлих – красиво сдох. Надо отдать должное Генриху – вампир он был сильный и неглупый, действительно сумел создать крепкое гнездо и вырастил достойного преемника»
Я с трудом прервала поток ехидных и пустых мыслей. Постарайся задать ему правильные вопросы… Что Отшельник имел в виду? Я вдруг вспомнила, о чем давно хотела расспросить вампа.
– Послушай, Франс, ты когда пьешь кровь, видишь прошлое человека?
– Да, если хочу.
– А ты знаешь способ, как вернуть забытые воспоминания?
Он задумался.
– А кому надо вспомнить?
– Мне.
– Не знаю, Пати… Кусать тебя я не могу.
– Да я и не дамся. Ты расскажи, что ты делаешь, о чем думаешь… Как ты вызываешь воспоминания.
Подумав, вамп начал рассказывать, я принялась задавать уточняющие вопросы, так пролетел почти час. Когда в конце концов я сообщила, что мне все более-менее понятно, выжатый Франс раздраженно бросил:
– Какое счастье, рассвет еще наступил. Я пошел, – и двинул к окну. Оно его не пустило, и вамп запаниковал:
– Пати, выпусти меня, подтолкни! Рассвет близится, и я не смогу лететь.
Пришлось его подтолкнуть, и защита выпустила его. Летал Франс, как супермен – без крыльев. «Кто знает, кем были инспирированы все эти комиксы», – подумалось мне.
35
Кисс, во время нашей беседы с вампом мирно спавшая у меня на коленях и переложенная с них чтобы вытолкнуть Франса, изучающе и серьезно разглядывала меня. Вид у кошки был уставший и измученный.
– Кисси, я слишком много из тебя вытащила? – виновато поинтересовалась я, силой воли удерживая тянущиеся к ней руки.
– Мэ, – тихо крякнула кошка и снова села мне на колени; получив разрешение, я опять запустила руки в нежную шерстку.
Я задремала без сновидений и проснулась от звонка в дверь. Посадив квелую Кисс на плечо, я пошла открывать. Тони и Шон.
– О! Она здесь, – обрадовался инкуб.
– Да, Кисс прилетела и провела со мной ночь. Боюсь только, я ее сильно истощила.
– Сейчас поправим!
Тони же смотрел на Кисс насторожено, будто не зная, как к ней относиться. Кошек он, конечно же, недолюбливал, но Кисс – мой фамилиар, и не определившись в отношении, он предпочитал ее игнорировать. Кошка, оказавшись на руках инкуба, очнулась, как ото сна, и принялась тереться о его руки и лицо, периодически покусывая от избытка чувств.
– Как Лиан и Пижма? – спросила я.
– Крылатики нормально, – ответил Тони. – Лиан пищит, Пижма успокаивает.
– Пищит?
– Ну «Почему она не возвращается?» «Что с ней?» и так далее.
– Знаете, что я надумала, – обратилась я к мужчинам, – Пижму нельзя тащить сюда, но я могу вернуться. Не домой, а в парк, и вы его туда выведите. Но так, чтоб Лиан не знал, что я рядом.
– Отличный план, – поддержал меня Шон. – Это место не для вас, – совсем тихо добавил он.
– На. Ешь, хозяйка, – и Тони потянул пакет. – Как позавтракаешь, так и уйдем отсюда.
Персик, банан, груша, пирожное, конфета и маленькая баночка меда. Какие же они молодцы!
Сказано – сделано, после того, как я расправилась с фруктами и сладостями, мы покинули убежище Стража. Поездка домой меня очень утомила, и Тони не рискнул оставить меня одну в парке. Я боялась встречи с Пижмой, а от Лиана я бы убежала из последних сил. Нервничая и злясь без причины, я с трудом сдерживалась, чтоб не наорать на Тони – пялится на меня, не спуская глаз. Он словно прочитал мои мысли и обнял, окутывая своей силой, мне стало полегче – ТиГрей всегда нес с собой однозначность и простоту.
– Ничего, хозяйка, скоро все будет хорошо. Ты справишься, – шепнул он.
А у меня опять слезы на глаза набежали – нет у меня ни малейшей уверенности, что я справлюсь и все будет хорошо.
Наконец показался Шон и… Пижма. Я застонала – флерс не мог или не умел пользоваться гламором. Выкручивались подручными средствами – плащ в жару, бейсболка на невозможно желтых волосах и очки скрывающие огромные глаза. Увидев меня, он сорвался на бег, вызывая удивленные взгляды отдыхающих.
– Тони… – только и успела сказать я. Флерс подбежал, сбросил мешающий крыльям плащ и повис у меня на шее. ТиГрей всё понял и даром времени не терял: схватив одежку на лету, он стал так, чтобы загораживать нас от посетителей, вскоре ему на помощь подоспел Шон. А Пижма тем временем, походив крыльями, вспыхнул и влил всю силу без остатка в поцелуе.
После этого он отстранился, всмотрелся в меня и провел руками по лицу, по телу… так мать ощупывает ребенка, избежавшего серьезной опасности, проверяя, цел ли он.
– Ты вспыхиваешь… – удивленно прошептала я, пряча левую руку.
– Ты жива… И на ногах… И почти… – он все же добрался до руки и, схватив ее, поднял к лицу и принюхался.