— Не слуга.
— Значит, раб, да? — И Ленка захихикала. — Ты с ней дружишь, что ли? Ну и подружку нашел. — Она захихикала еще противнее. — Ну и подружку.
— Ничего я с ней не дружу, — сказал я. — Очень она мне нужна. Мы живем близко, поняла?
Я так сказал — и в ту же минуту увидел, что от фанерных щитов к нам подходит Света.
И я уже по ее лицу понял, что она услышала наш разговор.
Она прошла мимо нас, как будто меня не заметила, будто я тут не стоял около бума.
Она уже уходила, и я вдруг крикнул:
— Света, подожди!
Но она даже не повернулась. Только пожала плечами и пошла дальше.
Мы строились на ужин. Я всегда стоял в строю рядом со Светой.
Но теперь она отвернулась от меня и отошла в сторону.
Я пошел вместе с Евдокимовым, а она — с Ленкой.
И весь следующий день Света ходила вместе с Ленкой.
Мы были на озере, я к ним подошел, но Ленка сразу повернулась ко мне и сказала:
— Ты чего около нас ходишь? Мы с тобой не разговариваем, ясно?
— Ясно, — ответил я и отошел.
А Ленка сразу начала рассказывать о чем-то Свете и громко хохотать. У нее был такой противный голос, что я не мог его слушать и заткнул уши.
На стене дачи кто-то написал мелом: «Светка дура». Может, про другую Свету, у нас в отряде было три Светы. Я как раз остановился около этого места — искал, чем бы стереть, чтобы Ленка не говорила, будто я написал.
И в это время, как будто специально она подстерегала, прошла Ленка. Она прочитала надпись и сказала:
— Все Свете расскажу.
— Ну и рассказывай, подумаешь, — сказал я.
— Ну и расскажу. И пионервожатому тоже скажу.
Я не стал ей ничего доказывать. Она бы все равно не поверила. Я уже давно заметил, что можешь сколько угодно доказывать, но если тебе не хотят верить, то даже не будут слушать твои доказательства.
Я получил сразу два письма.
Одно было из Москвы — от папы.
Папа написал, что новый свой проект он сдал, но это детский лепет по сравнению с той идеей, которая пришла сейчас ему в голову. Они сидят с Татьяной Филипповной дни и ночи и делают предварительные расчеты. На днях они возвращаются в Ленинград и приедут ко мне в лагерь.
И внизу была приписка — привет от Татьяны Филипповны. И еще лежали две переводные картинки: на одной — танки, на другой — корабль.
Я письмо спрятал в карман и несколько раз его вынимал, снова перечитывал. А картинки подарил Игорьку. Он им обрадовался и пошел сразу переводить.
Другое письмо было даже без конверта — это была открытка от мамы. На открытке — красивые горы с подвесной дорогой.
Мама писала, что она всю неделю тренировалась в своем альпинистском лагере и отправляется на восхождение, а когда спустится, то сразу полетит домой и возьмет меня. «Пожалуйста, не скучай, не очень дерись и больше ешь», — писала мама в конце.
В первой смене это было последнее воскресенье. И хотя не родительский день, но родители все равно приехали.
А я заметил, что если притворяться, думать, что никого не ждешь, не очень-то и надеяться, то тогда уж обязательно кто-нибудь приедет. И я специально с утра так думал: «А мне все равно: приедут — не приедут».
Папу я увидел сразу, неожиданно. Он шел далеко, и вместе с ним были Татьяна Филипповна и Федор Матвеевич. Они шли прямо к нашей даче.
Я побежал к ним навстречу, и папа уже издалека заулыбался. А Татьяна Филипповна озиралась по сторонам, потом поняла, что это я бегу, и тоже заулыбалась. И Федор Матвеевич — он шел немного сзади — улыбался.
Я подбежал к папе, и он приподнял меня, а потом поставил на дорожку.
— Ну и далеко же ты забрался в свой лагерь, — сказал он, — спасибо, вот товарищ сюда же шел, подсказал.
И тут я увидел, что Федор Матвеевич совсем не улыбается, а стоит удивленный.
— Вы, простите, Колин отец? — спросил он.
— Отец. А вы, видимо, работник лагеря?
— Как же я сразу не догадался! Ведь вы так на Колю похожи.
— То есть он на меня, — сказал папа. — А вы, простите?…
— Я на минуту к Коле. У меня в городе дела, так что я оторву одну минуту, не более того…
И Федор Матвеевич протянул мне два пакета.
— Держи, Коля. Здесь книга «Редкие животные нашей Родины», а тут — «Золотой ключик» и фрукты… А я побежал. Всего вам доброго… А то на поезд опоздаю, — объяснил он папе и Татьяне Филипповне.
— Мы ведь с вами знакомы, не правда ли? — спросила Татьяна Филипповна. Она изо всех сил вглядывалась в лицо Федора Матвеевича. — Мне кажется, я с вами училась в одном институте… Только не могу вспомнить вашу фамилию. Вас все звали Димочкой.