Разглядел, или, точнее сказать, увидел, я ее совсем недавно, когда она стала приходить к нам в гости, в нашу маленькую комнатку. Это случилось вдруг, совершенно неожиданно для меня. Я посмотрел на нее, когда она сидела на стареньком диване, и с удивлением понял, что она красавица. Совсем непохожая на Олю, таинственная какая-то красавица с умными глазами и, что было странным и трудно объяснимым, — умными и чуткими губами, движения и каждый вздрог которых, каждая морщинка так тонко согласована была с движением глаз и бровей. Впрочем, я не берусь объяснять того впечатления, какое произвела на меня в тот вечер Галя Макарова, потому что все будет ложью или полуправдой. Но я не женщину, не соперницу своей жены вдруг увидел в ней, а как бы разглядел в ней ее умную и мало кому понятную красоту, и был очень счастлив в тот вечер, будто сам поднялся на одну ступеньку выше людей, не заметивших еще потрясшую меня красоту этой девушки, был очень рад за себя и горд своим открытием.
Я испытывал к ней с той поры братские, чувства, любя ее как младшую сестру, и не мог, конечно, решиться вдруг познакомить ее с человеком, который когда-то был моим кумиром.
Этому, однако, суждено было случиться.
Но все мои сомнения вскоре рассеялись без следа, потому что Галя так увлекла Лёдика и так сама увлеклась им, что чудилось, оба они наконец-то нашли друг друга. Прошло полгода, и мы с женой, нянча сына, вспоминали и говорили о Лёдике и Гале Макаровой как об одном неделимом целом.
Они и внешне как будто были созданы друг для друга: Лёдик рядом с ней казался истинным мужчиной, а Галя была истинной женщиной, с нежной покорностью признавшей за Лёдиком первенство во всем, что касалось общего их мнения о чем-либо значительном или совсем незначительном. Она с нежной покорностью умолкала, преданно глядя на Лёдика, если он начинал говорить, и с умных ее, нервных губ не сходила улыбка тихого любования им. А он, в свою очередь, тоже умел смягчать резкость своих суждений, каким-то образом делал так, что получалось в итоге, что Галя тоже в чем-то права и ее мнение заслуживает внимания и уважения.
Мы с Ольгой любовались ими, слушая этот их дуэт, а порой даже добродушно посмеивались, что Галя, конечно, замечала и всегда смущалась, вспыхивая вся, будто бы мы вдруг увидели и почувствовали, как безмерно, как глубоко счастлива она; Галя стыдилась своего счастья.
Не знаю, все ли уж так хорошо и благополучно было у них на самом деле, всегда ли они так нежны и уступчивы бывали друг с другом, когда оставались наедине, но нам с Олей хотелось тогда, чтобы они поскорей поженились. Я опять любил своего друга и преклонялся перед ним. Опять, как когда-то, чувствовал себя в чем-то виноватым перед ним, словно, женившись, я поступил эгоистично и вроде бы не по-дружески, оставив как бы его одного в трудный момент жизни. Бросил, да к тому же еще стал нехорошо думать о нем, стал не доверять одинокому, как мне теперь казалось, не понятому мною и даже оскорбленному тайным подозрением человеку. Я опять сотворил для себя непревзойденного, умного и мужественного друга — того кумира, которому мне страстно хотелось подчиняться, как в детстве, без раздумий, чтить его денно и нощно, драться за него с несогласными и не щадить себя в этих воображаемых драках.
Лёдик очень рано стал лысеть, у него уже к двадцати четырем годам оголилось залобье, образовались две высокие, до блеска отшлифованные залысины. Черты лица от напряженной пятилетней учебы обострились и приобрели ту суховатую мужественную законченность, которая вызывала во мне восхищение и горделивое какое-то чувство, граничащее с раболепием, что этот великолепный экземпляр истинной мужской красоты, этот, в моем представлении, образец мужчины, этот человек с умными, усталыми и проницательными глазами запросто приходит ко мне и скромно спрашивает меня о чем-то, просит совета или пятерку взаймы, в то время как сама природа создала его для того, чтобы повелевать мною, давать мне советы, как жить и как поступать мне в том или ином случае, не говоря уже о деньгах, которые ему — Лёдику Ландышеву! — приходится просить у меня, вместо того чтобы иметь их самому в неограниченном или уж во всяком случае достаточном количестве, чтобы не думать об этом, не отвлекаться на такие мелочи быта.
Во мне опять проснулся и с новой энергией зажил неисправимый, глухой ко всяким размышлениям фанатик, и я порой даже с женой своей ссорился, если она вдруг находила в Лёдике какие-либо недостатки. Простые ее замечания, что Галя совсем что-то потускнела за последнее время и что Лёдик имеет к этому прямое отношение, приводили меня в бешенство, и я очертя голову бросался на защиту друга, не слушая и не желая слушать объяснений жены.