— Он вас до Наяхана поведет.
Никифор, белоголовый, синеглазый крепыш, снял шапку, поклонился и пояс. Он отнесся к приезду марковцев, как и к словам Ермачкова, равнодушно. Только спросил:
— В Наяхане их бросить али назад приволочь?
— Назад.
Никифор ушел. Чекмарев вспомнил о враче для Наташи и спросил о нем Ермачкова. Тот покачал головой.
— Лекаря у нас нету. Знахарка живет. Старуха, да толку от нее не больно много. Разве что бабам подсобляет рожать, ребятам пупы вяжет, ну там еще какую малость может делать…
— Не годится, — огорчился Чекмарев. — А в Наяхане есть доктор?
— Неведомо, — пожал плечами Ермачков.
Опасение за Наташу расстроило Чекмарева. Чтобы отвлечься, он начал Ермачкову рассказывать о том, что произошло в Ново-Мариинске, но тот остановил Василия Михайловича:
— Погоди, чего для меня одного будешь балакать. Всем надо. Пошли в склад.
…Из Пенжино Чекмарев выехал в самом отличном настроении. Утром его провожали почти все жители, с которыми он накануне беседовал до полуночи. Здесь, в этом маленьком селе, Советская власть стояла крепко. У пенжинцев не было ни сомнений, ни страха перед Анадырским Советом. Они точно все выполняли, что указывал им ревком через Наяхан, и видели, что от этого их жизнь становится легче, справедливее.
С ней они уже никогда не расстанутся и не позволят никому отобрать ее у них. Чекмарев вспомнил слова Ермачкова, когда он закрывал собрание:
— Мы не признаем Анадырский Совет! Он на пользу купцам служит. Мы — с Марковским Советом. Он за осветление нашей жизни. Он с Лениным, и мы с Лениным, Кликнет нас Марковский Совет, и мы с ружьишками прибежим, коммерсантов, всех вражин, положим! Так я балакаю?
— Та-а-к! Верно! Мы с Марковским Советом! С Лениным! — дружно поддержали пенжинцы слова своего председателя.
Эти возгласы по-прежнему звучали в ушах, в сердце Чекмарева. Единство, решимость пенжинцев больше чем обрадовали Чекмарева. Он был счастлив, и это чувство окрепло, когда он со своими спутниками побывал в Каменском и в Гижиге. Здесь так же развевался красный флаг и так же люди жили по новым законам, не признавали Анадырский Совет и были готовы с оружием отстаивать Советскую власть.
Чекмарев не жалел ни себя, ни собак, ни своих спутников. Они делали редкие и короткие остановки, чтобы покормить упряжки, самим перекусить, три-четыре часа поспать и снова в путь.
Чекмарев торопился. Он в ярости проклинал пургу, которая неожиданно на них обрушилась. Стоял ясный морозный полдень. Над горами появились две бледно-желтые радуги, и, казалось, ничто не предвещало непогоды. Небо было чистым, но собаки стали беспокоиться все сильнее и сильнее. Ульвургын подъехал к Чекмареву.
— Будет пурга…
Василий Михайлович осмотрелся. Ему не хотелось верить в правильность предсказаний каюра. Однако тишина, спокойствие, которые царили над белой равниной, вызывали настороженность. Три упряжки бежали прямо на юг. Они казались маленькими и затерянными в этом просторе. Никифор редко садился на нарты. Он бежал на лыжах со своей упряжкой, находя верную дорогу только по едва заметным и только ему знакомым приметам. Даже Ульвургын оценил их провожатого. Он сказал Чекмареву:
— Большой каюр Никифор.
А приближение пурги чувствовалось все ощутимее. Никифор осматривался вокруг, отыскивая место, где можно было бы укрыться от пурги. Впереди Он заметил нагромождение огромных валунов, которые были полузанесены снегом. Около них будет легче переждать пургу, укрыться за ними. Но, прежде чем упряжки достигли камней, небо потемнело, ветер бешеным студеным порывом пронесся по долине, сбивая набок хвосты собак. И сразу же за ветром пришла пурга. Она хлестала своими жестокими кнутовищами по нартам, по седокам. Бешено несущиеся бесчисленные снежинки заполнили воздух. Стало трудно дышать. Никифор понял, что до укрытия им не дойти, и остановил караван, прокричал, наклонившись к Чекмареву:
— Здесь переждем!
Собаки свернулись калачиками, зарылись в снег, из которого торчали только их черные носы. Люди сидели на нартах спиной к ветру. А пурга выла и неслась куда-то на восток, с безумной щедростью сыпля снегом. Давно путники не видели такого обилия снега. Чекмарев, приблизив губы к малахаю Никифора, прокричал:
— Может, ляжем среди собак? Поспим?
— Снега обильно, — ответил тот, и Чекмарев понял, что Никифор опасается, как бы они не заснули под снегом, который быстро укроет их толстым одеялом, а потом бы не задохнулись. Об этом их как бы предупреждали собаки. Пурга моментально заносила их, а они карабкались выше, держа все время нос наружу. Ульвургын тоже не предлагал ничего, и Чекмарев терпеливо сидел на нартах, снося удары пурги И холод. Сколько прошло так часов — один или десять, — Чекмарев не знал. Пурга унеслась так же стремительно, как и появилась. Она ушла, оставив после себя ослепительно-белую землю, тишину и прозрачно голубой кусок неба, который плыл среди бело-серых облаков. Они, как шлейф пурги, уходили последними.