— Товарищей хоронят товарищи.
Он вышел из-за стола и, не сказав больше ни слова, взял с полки, где горой лежали шапки шахтеров, свою, аккуратно надел ее. Вышел не оглядываясь. Несколько секунд люди растерянно смотрели на дверь. Потом они шумно повскакали с мест и ринулись следом за Гавриловичем в морозную ночь.
…Елена Дмитриевна остановилась, воткнула палки в снег и облокотилась о них. Ее лицо пылало румянцем, мороз приятно покалывал щеки. Уже давно женщина не чувствовала себя так хорошо. Она на мгновение прикрыла опушенные изморозью ресницы и прислушалась к себе. Как радостно чувствовать себя здоровой, видеть, что ты нравишься мужчинам. Елена Дмитриевна с наслаждением вдохнула чистый студеный воздух, и ей показалось, что она пьет замороженное шампанское. Блэк молча стоял около хозяйки.
Она оглянулась. Быстро надвигался вечер. Небо из серого становилось густо-синим, и на нем уже проступала вязь зеленовато-серебристых звезд. Ровное белое поле застывшего лимана начинало голубеть, прибрежные скалы стояли темными великанами, выставив в небо острые вершины. Дикая красота этой земли странно волновала ее, даже эти маленькие, полуутонувшие в снегу жалкие домики Ново-Мариинска, на которые она обычно смотрела с презрением, сейчас ей нравились.
Елена Дмитриевна стояла на краю высокого обрывистого утеса, который стеной поднимался над Ново-Мариинском. Ее стройную крепкую фигуру облегал жакет из горностая. На голове шапочка из такого же меха. Юбка из плотной материи и ярко расшитые торбаса дополняли ее наряд. Женщине казалось, что стоит ей только чуть-чуть оттолкнуться от наста и она плавно начнет парить в воздухе. Тогда она пролетит над постом, над лиманом, и — прощай Ново-Мариинск. Расставаться со всем этим, право, будет жаль. Немножко. Но полет ее должен завершиться на американском берегу. Она поставила себе такую цель и добьется своего. Елена Дмитриевна обеспокоенно оглянулась. Где же Рули?
Американец был далеко. Его коренастая темная фигура стремительно неслась по синеющему снегу, и со стороны казалось, что он преследует какую-то добычу.
«Какой он сильный, неутомимый», — подумала Елена Дмитриевна, и ее щеки запылали еще сильнее. Она вспомнила его крепкие, требовательные и в то же время нежные руки. Нет, еще никто так не ласкал и не любил ее. Появление Рули и его любовь изменили жизнь Елены Дмитриевны, сделали ее полной, интересной и необыкновенной. Вот хотя бы эти лыжи. Раньше ей не приходилось бегать на них. Но однажды Рули предложил ей совершить лыжную прогулку. Она вначале даже обиделась, потому что считала лыжи делом мужским, грубым, и согласилась с неохотой. Неожиданно для самой себя она оказалась способной ученицей и скоро поняла, сколько приятного доставляет и бег на Лыжах по насту, и легкая усталость после него. Теперь вечерние лыжные прогулки стали у них постоянными.
Елена Дмитриевна с силой оттолкнулась палками и заскользила вниз по склону навстречу Рули. Жизнь с ним была легкой, беззаботной и приятной. Не то что с пьяницей Трифоном или Мандриковым, который думал о ревкоме больше, чем о ней. Тут женщина невольно оглянулась назад, на Ново-Мариинск, и ей стало не по себе. Там где-то лежит Мандриков, холодный, неживой… Тревога наполнила ее, и она поспешно закричала Рули:
— Ого-го-о-о! Ру-у-у-ли!
Блэк возбужденно залаял. Американец, не отвечая, стремительно подлетел к ней и, подняв вихрь снега, резко затормозил. Его темно-бронзовое лицо раскраснелось. Рудольф пробежал немалое расстояние, но дышал он ровно и легко.
На нем красная замшевая куртка и пушистый малахай. Рули крепко стоит на лыжах, он точно врос в них. Фигура литая, сильная. Рули улыбнулся:
— Вы, Элен, рассматриваете меня так, словно прицениваетесь, сколько я стою.
— Жаль, что рабовладение отменено, — засмеялась женщина, — а то бы я вас попыталась приобрести, если бы, конечно, хватило денег.
— Человек — самый дешевый товар, — убежденно и как бы между прочим ответил американец. — И товар этот всегда в избытке.
Елена Дмитриевна не могла не согласиться с ним, но его слова омрачили ее настроение. Она вспомнила, что Рули ни разу не заговаривал о том, что возьмет ее в Америку. А сама она почему-то не решалась даже намекнуть ему об этом. Рули страшил ее, она чувствовала за ним холодную бездушную силу, но закрывала на это глаза. Раздосадованно отвернувшись, она передернула плечами:
— Холодно. Вернемся домой.
Рули ответил не сразу. Он с удовольствием смотрел на молодую женщину. В этом наряде, с серебром инея на рыжеватых волосах, она была очень красива. В узких глазах американца мелькнуло самодовольство. Будет, что рассказать Томасу. Не каждая операция сопровождалась таким приятным приключением. Томас не торопился отзывать их со Стайном. Ну, что же, здешняя жизнь не так и плоха. А потом будет Америка. Он получит отпуск и отдохнет где-нибудь во Флориде… Рули забыл о Елене Дмитриевне, и она напомнила о себе. В ее голосе прозвучало раздражение: