Варфоломей терпеливо ждал, когда Ефим немного придет в себя и заговорит. Появление брата, да еще при таких обстоятельствах, было неожиданным и тревожным. Напившись чаю, Ефим почувствовал, как его охватывает сонливость, и торопливо заговорил. Речь его была сбивчивой и тихой. Часто Ефим умолкал, шумно дыша. Лицо его блестело от пота. Чем дальше вслушивался Варфоломей в слова брата, тем мрачнее становилось его лицо. Как он скажет утром голодным, истощенным еропольцам о случившемся? Может, ничего не говорить, а стать сейчас на лыжи и броситься вдогонку за Черепахиным? Убить его, вернуть все, что он украл. Но где найдешь Черепахина? Поземка давно занесла все следы…
Варфоломей, не ожидая, когда рассветет, оделся и вышел под звездное небо, направился к ближнему жилью, застучал в дверь.
Чекмарев отбросил карандаш, который покатился по столу, придержал его ладонью, затем потянулся, широко расправив плечи, и с зевотой проговорил:
— Ну, кажется, все до четвертушки фунта подсчитал.
— Сколько же получается? — спросил председатель Марковского Совета Дьячков.
— Сколько? — переспросил Чекмарев, оглядывая покрасневшими от усталости глазами товарищей. Кроме Дьячкова здесь были Каморный, устроившийся в уголке у плиты, и Куркутский — представитель Анадырского ревкома. Куркутский сидел за столом, привалившись спиной к косяку окна. Его темные глаза вопросительно смотрели на Чекмарева.
— Получается маловато, — отозвался Чекмарев на вопрос Дьячкова.
— Что так? — недоверчиво спросил Каморный и стал раскручивать кисет. — Склады коммерсантов…
Тон Каморного раздражал Чекмарева, и он оборвал его:
— Перестань смолить! И так дышать нечем, — Чекмарев разогнал рукой висевший слоями табачный дым над столом. — Скоро прокоптишь нас, как балык.
— Не злись, — примирительно ответил Каморный и, спрятав кисет в карман, пошутил: — Из тебя балык сухой получится.
— Сгрызешь, — усмехнулся Чекмарев и, взяв со стола лист бумаги с колонками цифр, сказал: — Продовольствия всего у нас до лета должно хватить. Только своим, марковцам. При этом, конечно, чтоб люди жили не впроголодь. Беда в том, что в селах нынче туго, в том же Ерополе. Придется отправлять им еще один караван с продовольствием, посланного мало.
— Поделимся, — кивнул Дьячков. — Нельзя же себе в рот пихать жирный кусок, когда рядом с голодухи пухнут.
— Верно говоришь, Федор, — поддержал Каморный. — Только о себе думать — последнее дело.
— Я ожидал, что у коммерсантов в складах больше продуктов, — сказал Куркутский.
— Они держали столько, на сколько рассчитывали пушнины выменять, — Чекмарев постучал карандашом по своим расчетам. — А до людей голодных им дела не было. Других товаров — табака, мануфактуры, патронов, всякой ерунды побрякушечной — в складах сколько угодно.
— Это тоже пригодится, — Каморный прятал самокрутку в кулак. — Чего же ты, Василий Михайлович, о спирте молчишь?
— Товаром его не считаю, — резко, даже сердито откликнулся Чекмарев. — Я бы весь спирт сейчас в снег выпустил.
— Це-це-це, — укоризненно покачал головой Дьячков. — Спирт…
— Тебе, председателю Совета, первому против спирта надо выступить, — напустился на него Чекмарев. — Он людей калечит. Видел ты хоть раз, чтобы спиртом человек сыт был?
Дьячков неопределенно пожал плечами.
— Предлагаю все продукты перевезти в один склад, — сказал Чекмарев: — Начнем с черепахинского склада.
— В школе по-прежнему холодно, — напомнил Куркутский. — Сарай дырявый, а не школа.
— Переведем школу в дом Черепахина, — предложил Чекмарев. — Там живет его жинка одна. Вот она и уборщицей будет и кусок свой отработает.
Мысль эта всем понравилась. Чекмарев поднялся из-за стола:
— А теперь будем голосовать за норму отпуска продуктов одному человеку на месяц.
Заглядывая в листок, он зачитал перечень продуктов с указанием нормы каждого. Затем спросил:
— У кого есть возражения или замечания?
Замечаний не поступило. Предложение Чекмарева было принято единогласно. Чекмарев сказал:
— Я хочу, чтобы в то время, когда я отпускаю продукты, рядом был кто-нибудь из вас.
— Для чего? — нахмурился Каморный. — Себе, что ли, не доверяешь? Это ты зря. Тебе все марковцы доверяют, раз вахтером склада оставили. Ни одной руки против тебя не было поднято. Или ты не помнишь?